Мешков В. А.
Неразгаданный Есенин
Сергей Есенин, его жизнь и творчество представляет уникальное явление в российской истории, культуре и литературе. Интерес к нему с годами не только не угасает, но и периодически вспыхивает с новой силой. Наиболее острая дискуссия в последние годы ведется по поводу обстоятельств его гибели.
В последние десятилетия открылись новые свидетельства и документы, не только не вписывающиеся в официальную версию самоубийства поэта, но и убедительно подтверждающие ее несостоятельность, и как альтернативу логически приводящие к заключению об убийстве [1,2]. Недавно выявлен отчетливый «сталинский след» в преступлении против Есенина, с характерным для подобных нераскрытых преступлений «сталинским почерком» [3]. Однако существует огромная сила инерции, как официальных властных учреждений, так и официальных учреждений культуры, не позволяющая провести объективное расследование в рамках современного законодательства.
В результате мы до сих пор имеем в публикациях, изданиях и СМИ ложный, фальсифицированный образ Есенина-самоубийцы, многие десятилетия сталинского, советского и даже постсоветского режима насаждаемый всеми силами государственной машины. Основная причина видится в желании принизить поэта как человека, отстаивавшего право на личную свободу, свободу творчества и политических убеждений в нарождавшемся в 1920-х годах тоталитарном «социалистическом» обществе.
Свидетельства тому, что поэт во многом не принимал негативные тенденции, связанные с этим, теперь открылись, в то время как советское литературоведение старалось создать образ Есенина, принявшего советскую власть и решившего ей служить.
Такой ненаучный подход в литературоведении, т. е. не поиск истины, а стремление угодить идеологическим установкам своего времени, привел и к ложной трактовке многих эпизодов жизни и творчества Есенина. При этом осознанно или неосознанно принижалась именно личность Есенина, и в результате мы имеем ложный образ человека, множество фальшивых и фальсифицированных «воспоминаний», биографические и литературоведческие труды, ложно трактующие события жизни и поступки поэта.
Далее представим несколько примеров, связанных с творчеством Есенина. Один из самых известных дореволюционных эпизодов, рассказываемых в литературе о Есенине, произошел в 1916 году [1]. По поводу издания литературных альманахов у М. П. Мурашева, знакомого Есенина, собрались заинтересованные люди. Как вспоминал хозяин вечера:
«Все собрались. Пришел Есенин. Ждали Блока, но он почему-то запаздывал. <…> пришел художник Н., только что вернувшийся из-за границы, откуда он привез мне в подарок репродукцию с картины Яна Стыки «Пожар Рима». Эта картина вызвала такие споры, что пришлось давать высказываться по очереди. Причиной споров была центральная фигура картины, стоящая на крыше дворца с лирой в руках, окруженная прекрасными женщинами и не менее красивыми мужчинами, любующимися огненной стихией и прислушивающимися к воплям и стонам своего народа. Горячо высказывались писатели, возмущенно клеймили того, кто совмещал поэзию с пытками. Есенин молчал. <…>
Пожар Рима
Обратились к Есенину и попросили высказаться.
— Не найти слов ни для оправдания, ни для обвинения — судить трудно, — тихо сказал Есенин.
<…> Сергей Есенин подошел к письменному столу, взял альбом и быстро, без помарок написал следующее стихотворение:
Слушай, поганое сердце,
Сердце собачье мое.
Я на тебя, как на вора,
Спрятал в руках лезвие.
Рано ли, поздно всажу я
В ребра холодную сталь.
Нет, не могу я стремиться
В вечную сгнившую даль.
Пусть поглупее болтают,
Если и есть что на свете —
Это одна пустота.
3 июля 1916».
«Через 10 дней, — продолжал Мурашев,— состоялось деловое редакционное совещание, на котором присутствовал А. Блок. Был и Сергей Есенин.
Я рассказал Блоку о прошлом вечере, о наших спорах и показал стихотворение Есенина.
Блок медленно читал это стихотворение, очевидно и не раз, а затем покачал головой, подозвал к себе Сергея и спросил:
— Сергей Александрович, вы серьезно это написали или под впечатлением музыки?
— Серьезно, — чуть слышно ответил Есенин.
— Тогда я вам отвечу, — вкрадчиво сказал Блок.
На другой странице этого же альбома Александр Александрович написал ответ Есенину — отрывок из поэмы «Возмездие», над которой в то время работал и которая еще нигде не была напечатана...» (Восп., I, 193—195).
Жизнь — без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами — сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд — да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты —
Очевидно, мемуарист посчитал, что А. Блок «преподал урок» молодому поэту, как надо смотреть на жизнь и на искусство. К тому же, оба они восприняли экспромт Есенина, как выражающий чувства самого поэта. Но так ли это?
Ведь часто допускается ошибка, как читателями, так и опытными критиками и рецензентами, когда произведения, написанные от первого лица, отождествляются с монологом автора. Никто не понял, не разгадал, что стихотворение отражает внутренний монолог Нерона (как его представил себе поэт), а не Есенина.
С одной стороны, все очевидцы создания этих стихов не допускали мысли, что Есенин способен на такой поэтический «высший пилотаж». С другой – обнаруживаются пробелы в их художественном и литературном образовании. Но Есенин никогда не объяснял своих произведений. В противном случае он поставил бы в неловкое положение и Блока, и всех остальных.
Причина в том, что упомянутая картина польского художника Я. Стыки является фрагментом его панорамы из 15 картин по мотивам романа «Quo Vadis» Генрика Сенкевича (1901 г.). В 1902 году панорама впервые была показана в Варшаве, а в 1903 и 1906 гг. – в Москве. Знал ли Есенин это произведение (он в это время обучался в народном университете Шанявского), или он знал историю Нерона, сказать наверняка сложно. Нерон, вошедший в историю своими жестокими гонениями и казнями христиан, покончил жизнь самоубийством ударом меча в грудь (по другим сведениям – в шею [2]). Существует другая картина Я. Стыки, отражающая смерть тирана, и там ясно виден нож, вонзенный в грудь.
Смерть Нерона
Сопоставляя обе картины с экспромтом Есенина, мы теперь ясно видим, что он отражает «внутренний монолог» Нерона. Но как Есенин за несколько минут сумел ощутить себя в «шкуре» тирана? Было это знание истории или поразительное художественное чутье? Разгадать это мы вряд ли уже сможем…
Характерно, несмотря на явное стремление А. Блока выступить в роли «наставника» молодого поэта, Есенин никогда не называл его своим учителем. Поэты из народа Клюев, Есенин и другие ощущали со стороны Блока и других «образованных и интеллигентных» поэтов, обычно дворянского сословия, отношение к ним, как «младшим братьям» в лучшем случае, а в худшем – как к низшему сословию в поэзии.
Об этом сохранились письма. Поэт Н. Клюев писал Блоку еще в 1911 году: «Ясно, что такие люди, как я, для Вас могут быть лишь материалом, натурой для Ваших литературных операций, но ни в коем случае не могут быть близкими, братьями».
Есенин через год после эпизода с картиной, в письме к поэту Ширяевцу так оценивал ситуацию: «
Но
Это значит, что Есенин был далеко не так прост, как представлялось литературной публике.
После революции, в июне 1918 года, Есенин создает маленькую поэму «Иорданская голубица», из которой критики и литературоведы обычно выдергивают строчки:
Небо — как колокол,
Месяц — язык,
Мать моя родина,
Я — большевик.
Произведение посчитали «революционной поэмой» и даже опубликовали в «Известиях ВЦИК». Сам Есенин большевиком никогда не был, он одно время был в эсеровской партии. Но прочтем последующие строки:
Ради вселенского
Радуюсь песней я
Смерти твоей.
Крепкий и сильный,
На гибель твою,
В колокол синий
Я месяцем бью.
Братья-миряне,
Вам моя песнь.
Слышу в тумане я
Светлую весть.
«родины-Матери», т. е. прежней России, «ради» утопического «вселенского братства людей». А какую же светлую весть им принесла «голубица»?
Раз предстоит «гибель родины», то будет и много жертв, а «голубица» приносит весть, что рай существует, и поэтому:
Братья мои, люди, люди!
Все мы, все когда-нибудь
В тех благих селеньях будем,
Не жалейте же ушедших,
Уходящих каждый час,—
Там на ландышах расцветших
Лучше, чем в полях у нас.
«Неприятно поражает стихотворение Есенина «Иорданская голубица», где поэт, называя себя большевиком, говорит нам о борцах, убитых на своем посту. Черт возьми, да ведь такое стихотворение понижает нашу волю к победе! Зачем нам бороться за социализм, когда там на небе лучше, чем на земле у нас?». Но фактически весь советский период критики, ухватившись за строку «о большевике» утверждали, а многие утверждают и сегодня: «Из этого можно заключить, что поэт считает себя певцом революционной современности» (газ. «Известия Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов». 1920, 24 мая, № 111).
При этом ни иронии, ни сарказма в есенинских строчках никто так и не разгадал, ведь «каша» из религиозных и утопических воззрений была в голове у подавляющего большинства населения!
«Русь уходящая», где сразу внимание читателей и критиков обратили строчки:
Друзья! Друзья!
Какой раскол в стране,
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
В комментариях к ПСС Есенина об этом говорится: «Этот своего рода рефрен «Руси уходящей» не замедлил стать объектом внимания и читателей, и критики. За суждением о нем как о «жалобно-комически-трагическом» (В. З. Швейцер) последовали такие строки давнего друга Есенина С. Т. Конёнкова, написавшего С. А. Клычкову из Нью-Йорка 29 апреля 1925 года: «Если встретишься с Сережей Есениным, передай ему наш привет. Я читал, что он решил „задрав штаны, бежать за комсомолом“. Для быстроты советую вмазать скипидару» (журн. «Новый мир», М., 1989, № 9, сентябрь, с. 198). Несколько месяцев спустя И. Т. Филиппов, посетовав, что Есенин «часто издевается над собой за свою отсталость, завидует, <...> что проглядел революцию» и т. п., резюмировал: «Но все это — дело поправимое, коли он всерьез собирается <...> „задрав штаны, бежать за комсомолом“» (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2/3, август (обл.: июль—август, с. 73). Напротив, анонимный рецензент ленинградской «Красной газеты» высказался так: «На это как-то хочется ответить, что за комсомолом таким способом не бегают, тем более что политучеба кажется поэту скучной и неинтересной» («Красная газета», веч. вып., Л., 1925, 28 июля, № 185; вырезка — Тетр. ГЛМ).
«рифмованной политической биографии» Есенина, они не обратили внимания на строчки о «расколе в стране». А здесь содержится прямой намек на борьбу за власть между советскими вождями после смерти Ленина. В это время Сталин уже выдвигался на место наследника, оттесняя Троцкого.
Есенин, если и не был в ряду сторонников Троцкого, то все же его симпатии относились именно к нему, а в симпатиях к Сталину поэт никогда не был замечен.
Но при чем тут комсомол? Только ли здесь тоска по уходящей молодости человека, которому едва исполнилось 29 лет? Нет, здесь тоже политика. В этот период молодежь и многие комсомольцы [3] выступали с демонстрациями против гонений на Троцкого, и по воспоминаниям, подобное Есенин наблюдал в Тифлисе из окна гостиницы.
Как свидетельствовал секретарь Сталина Бажанов, в то время даже четвертый секретарь ЦК комсомола посмел письменно выражать недовольство ЦК партии, «протестовал, ставил ЦК на вид, требовал, считал политику ЦК ошибочной». Таким образом, Есенин выражал в стихах одобрение активной позиции комсомола в то время.
Однако вскоре партийная верхушка приняла меры, руководство комсомолом было разогнано, и был восстановлен порядок, что «комсомол – подсобная организация для воспитания юношества в коммунистическом духе, но ее члены и руководители еще не члены партии и никакого права на обсуждение политических проблем партии не имеют».
В стихотворении «Возвращение на родину» Есенин ярко отразил впечатления человека, после нескольких лет в других краях навестившего свое село. Его содержание вроде бы во всем понятно, и в этом случае его можно считать монологом самого автора. Кроме дважды повторенных строк (выделены курсивом):
Пришли соседи...
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
Меня встречала с лаем у ворот.
В комментариях к академическому ПСС Есенина сказано: «Казалось бы, конкретный литературный источник обозначен здесь самим автором (см. текст между 13-й и 14-й строфами «Песни первой» поэмы Д. Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда» — Байрон Д. Г. Соч. В 3-х тт. М., 1974, т. 1, с. 151). Однако, обратив внимание на особенности есенинского цитирования Байрона, Н. С. Ашукин (очерк «Песни-стихи», 1926) резонно указал на более близкую параллель:
«... песня „Последний день красы моей“ является сильно искаженной переделкой стихотворения И. Козлова „Добрая ночь“, в свою очередь являющегося вольным переводом отрывка из „Чайльд-Гарольда“ Байрона („Проснется день, его краса утешит божий свет“). Интересно отметить, что, вероятно, отзвук строфы этого стихотворения-песни:
Отцовский дом покинул я;
—
Собачка верная моя
Залает у ворот...
является строками стихотворения С. Есенина „Возвращение на родину“ <следует цитата>» (Кр. нива, 1926, № 35, 29 августа, с. 19). Согласно Н. М. Ядринцеву, эту песню также называли «Собачка» и она была «самою любимою в острогах» (в его кн. «Русская община в тюрьме и ссылке», СПб., 1872, с. 109)».
Но все эти «параллели» не объясняют, что же могла делать собачка «по-байроновски»? Ведь не могла же она лаять по-байроновски? Т. е. разгадки, как собачка «встречает по-байроновски» у литературоведов и критиков не находим.
навсегда останется хромоногим, или колченогим [4]. Таким образом, здесь у Есенина гораздо сложнее аллюзия, чем представлялось, относящиеся не только, и не столько, к произведению Байрона, сколько к его физическому недостатку, перенесенному на другое существо.
Подобные примеры можно еще приумножить. При кажущейся простоте личности и произведений Есенина, предстоит еще много потрудиться, чтобы через накопившиеся горы клеветы, выдумки и лжи добраться до «истинного Есенина», как в понимании его личности, так и в понимании его творчества на фоне ушедшей эпохи в ее современной объективной оценке.
В заключение приведем слова о поэте близко его знавшего человека, коммуниста и литератора А. К. Воронского: «Есенин был дальновиден и умен. Он никогда не был таким наивным ни в вопросах политической борьбы, ни в вопросах художественной жизни, каким он представлялся иным простакам. Он умел ориентироваться, схватывать нужное, он умел обобщать и делать выводы. И он был сметлив и смотрел гораздо дальше других своих поэтических сверстников. Он взвешивал и рассчитывал. Он легко добился успеха и признания не только благодаря своему мощному таланту, но и благодаря своему уму» [4].
Насчет того, что успех дался Есенину «легко», можно поспорить. За огромным талантом стоял и огромный поэтический труд. По настоящему Есенин и его творчество будут поняты и разгаданы, если ложь о Есенине-самоубийце будет навсегда изгнана из современного литературоведения и русистики.
Литература
«Не умру я мой друг, никогда». Воспоминания, статьи, речи, интервью, документы об обстоятельствах гибели С. А. Есенина. //Ответ. сост. С. П. Есенина. Саратов: Ай Пи Эр Медиа, 2011. С. 437-450.
2. Мешков В. А. Убийство Есенина – преступление государства. Сергей Есенин: крымские страницы. Симферополь: Бизнес-Информ, 2013.
3. Мешков В. А. Сергей Есенин и Михаил Фрунзе// Межрегиональный сборник «Неизвестный Фрунзе. Вып. 6. Иваново, 2013.
4. Воронский А. К. Памяти Есенина // С. А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2-х т. / Вступ. ст., сост. и коммент А. Козловского. — М.: Худож. лит., 1986. — Т. 2. — С. 67—74. — (Лит. мемуары).
5. Есенин С. А. Полное собрание сочинений в 7 томах. - М.: Наука: Голос, 1995-2002.
[1] Здесь и далее произведения Есенина и комментарии к ним представлены по ПСС [5].
[2] Заключительные строки романа Сенкевича: «Нерон приставил к шее нож, но дрожащей своей рукой он мог лишь слегка уколоть, и было очевидно, что вонзить острие он не решится. Тут Эпафродит вдруг толкнул его руку, и нож погрузился по рукоятку, — глаза Нерона вмиг выкатились из орбит, огромные, страшные, полные ужаса.
— Я несу тебе жизнь! — вскричал, входя, центурион.
— Слишком поздно, — хриплым голосом ответил Нерон.
— Вот она, верность!
В одно мгновенье лицо его застыло. Кровь из толстой шеи лилась черной струей на садовые цветы. Ноги, дергаясь, несколько раз ударили по земле — и он скончался.
».
[3] Известно, что Бухарин, ненавидевший Есенина и его творчество и близкий тогда к Сталину, отмечал, что комсомольцы часто под его «Азбукой коммунизма» прячут стихи Есенина.
«колченогим» называют когда «одна нога короче или ступня выворочена, если берца кривы, ноги колесом, либо хером, кто ходит вперевалку, ковыляет».