https: //ygashae-zvezdu.livejournal.com
БЫЛ ЛИ ЕСЕНИН ЗООЛОГИЧЕСКИМ АНТИСЕМИТОМ?
Вопрос об антисемитизме Есенина постоянно дебатируется. Есть ряд литераторов известного рода, которые с пеной у бороды оправдывают поэта, хотя уж в чем-в чем, а в их оправданиях тот не нуждается.
Не нуждается, поскольку антисемитские выходки Есенина вряд ли следствие его выстраданных взглядов на еврейский вопрос. Это следствие растерянности и утраты самоконтроля.
В жизни Есенина было два громких антисемитских скандала и множество мелких.
Вот о них и поговорим.
«Черносотенцем» Есенина окрестили еще в салонах Санкт-Петербурга, когда всплыла его связь с царствующим семейством Романовых. Но тогда все осталось на уровне салонных шепотков.
Первый большой скандал разразился во время пребывания поэта в Америке, стоило ему с Айседорой Дункан принять приглашение на вечеринку поэта Мани-Лейба. Мани-Лейб переводил есенинские стихи и вообще был мил и предупредителен.
Первым неприятным открытием для Сергея стал факт, что в небольшую квартирку Мани-Лейба набилось много незнакомого народа, жаждущего посмотреть не на русского поэта, а на всемирно известную балерину. И первый выплеск негативной энергии Есенин направил на жену, с русской непосредственностью начав крыть ее матом.
Впрочем, еще до этого он возбужденно продекламировал отрывок из «Страны негодяев», заменив бывшее там слово «еврей» на «жид».
Чем дальше вечер, тем сильнее плакать хочется. Судя по мемуарам Левина:
«Есенин сделал попытку выброситься в окно пятого этажа. Его схватили, он боролся.
-Распинайте меня, распинайте меня! — кричал он.
Его связали и уложили на диван. Тогда он стал кричать:
-Жиды, жиды, жиды проклятые!
Мани-Лейб ему говорил:
-Слушай, Сергей, ты ведь знаешь, что это оскорбительное слово, перестань!
Сергей умолк, а потом повернувшись к Мани-Лейбу, снова сказал настойчиво:
-Жид!
Мани-Лейб сказал:
-Если ты не перестанешь, я тебе сейчас дам пощечину.
-Жид!
Мани-Лейб подошел к нему и шлепнул его ладонью по щеке. …
Есенин в ответ плюнул ему в лицо. Но это разрядило атмосферу. Мани-Лейб выругал его. Есенин полежал некоторое время связанный, успокоился и вдруг почти спокойно заявил:
-Ну, развяжите меня, я поеду домой».
Есенин извинился перед Мани-Лейбом, написав трогательное письмо, которое сделало для слухов, будто поэт подвергался атакам эпилепсии, больше, нежели строки: «Одержимый тяжелой падучей, я душой стал, как желтый скелет». Есенин списывал свое стремное поведение на ту самую болезнь, «которая была у Эдгара По, у Мюссе».
В знак примирения он вручил Мани-Лейбу свой сборник, однако, не удержался, поставив автограф: «Дорогому-другу – жиду Мани-Лейбу».
Слово «жид» Мани-Лейб вычеркнул, едва вышел из отеля.
ЛЮБИМЫЙ ПОЛИТИК ЕСЕНИНА - ЛЕВ ТРОЦКИЙ
Нередко антисемитизм Есенина сопрягается с фамилией Троцкого. Якобы именно его изобразил поэт в «Стране негодяев» под именем Чекистова.
Роман Гуль вспоминает следующее:
«-Не поеду я в Москву... не поеду туда, пока Россией правит Лейба Бронштейн.
-Да что ты, Сережа? Ты что — антисемит? — проговорил Алексеев.
И вдруг Есенин остановился. И с какой-то невероятной злобой, просто с яростью закричал на Алексеева:
-Я — антисемит?! Дурак ты, вот что! Да я тебя, белого, вместе с каким-нибудь евреем зарезать могу... и зарежу... понимаешь ты это? А Лейба Бронштейн — это совсем другое, он правит Россией, а не он должен ей править... Дурак ты, ничего ты этого не понимаешь...
Алексеев старался всячески успокоить его, и вскоре раж Есенина прошел. Идя, он бормотал:
-Никого я не люблю... только детей своих люблю. Люблю. Дочь у меня хорошая... блондинка, топнет ножкой и кричит: я — Есенина!.. Вот какая у меня дочь... Мне бы к детям... а я вот полтора года мотаюсь по этим треклятым заграницам...
-У тебя, Сережа, ведь и сын есть? — сказал я.
-Есть, сына я не люблю... он жид, черный... — мрачно отозвался Есенин.
Такой отзыв о сыне, маленьком мальчике, меня как-то резанул по душе, но я решил «в прения не вступать»...
Но именно к Троцкому льнул Сергей Александрович по возвращению из-за границы, отвешивая в его адрес лестные характеристики. У него была надежда продавить через политика издание крестьянского журнала. Порвав с имажинизмом, Есенин собирал новую купницу в виде Клычкова, Орешина, Ганина, Приблудного, Пимена Карпова, выписанного в Москву Клюева.
Именно с этими людьми Галина Бениславская связывала вспышки есенинского антисемитизма, особливо делая акцент на Клюеве и Ганине.
«Клюев с его иезуитской тонкостью преподнес Е. пилюлю с «жидами» (ссылаясь на то, что его, мол, Клюева, они тоже загубили). От Клычковых С. А. не принял, а от Клюева взял и проглотил... … Клюев хорошо учел момент и результаты своего плана и, кроме того, то мутное состояние С. А., когда лишь сумей поднести, а остальное как по маслу пойдет. Старое, из деревни царской России, воспоминание о «жидах», личная обида и неумение разобраться в том, «чья вина» («и ничья непонятна вина»), торгашеская Америка с ее коммерсантами («евреи и там»). … Я несколько раз входила в комнату во время таинственных нашептываний Клюева, но, конечно, при мне Клюев сейчас же смолкал. При этом Клюев умел только нашептывать другим, сам же ходил «смиренной отроковицей» … Ну так вот, эта отроковица и вызвала тот взрыв, последствием которого был еврейский скандал в пивной, бойкот и суд».
Бениславская имеет в виду вспыхнувший 20 ноября 1923 года «Скандал четырех поэтов».
КЛЫЧКОВ, ОРЕШИН КЛЮЕВ
жидов, тогда как впору переходить к погромам. Родкин вызвал милицию и поэтов сопроводили в отделение. Есенин в свое оправдание сказал, что: во-первых, подслушивать нехорошо; во-вторых, Родкин первым окрестил его мужиком-хамом; в-третьих, слово «жид» не имеет политического оттенка; а в-четвертых, если он, Есенин пьян, то и Родкин ведь нетрезв.
Скандал подхватили газетчики, начав трепать имя Есенина по фельетонам. Мы уже упоминали о «Деле четырех поэтов», рассматривая взаимоотношения Есенина с Демьяном Бедным. Не будем повторяться, превращая текст в простыню. Заметим только, что на состоявшемся 10 декабря товарищеском суде коллеги защитили поэтов от ретивых журналистских перьев. Особенно симптоматично заступничество литераторов еврейского происхождения. Андрей Соболь сказал: «Я – еврей. Скажу искренно: я еврей-националист. Антисемита я чую за три версты. Есенин, с которым я дружу и близок, для меня родной брат. В душе Есенина нет чувства вражды и ненависти ни к одному народу».
Есенин также отрицал свое плохое отношение к евреям, упирая на то, что был на еврейке женат, дети у него от еврейки, друзей среди евреев у него куча. Это все говорил трезвый Есенин, но поступки Есенина пьяного после «Дела четырех поэтов», то и дело сруливали в опасное русло. Однако, это был антисемитизм не внутренний, зоологический, а приобретенный.
По словам Бениславской «Дело четырех поэтов» Есенин воспринял как травлю и…
«Вся эта травля у Е. грозила перейти в помешательство. Вспыхнувшее общее негодование он воспринял как организованный поход евреев против него, каждый любопытный взгляд, который он раньше не заметил бы, ему казался враждебным и подозрительным. Мания преследования ясно начала проглядывать из этого кошмарного пьяного бреда. Это бредовое озлобление грозило укрепиться. … Наутро, протрезвившись и слушая рассказы о вчерашнем, он сам недоумевал, откуда же это бралось в нем. В трезвом состоянии второе понятие о евреях, вытеснившее первое — о жидах, главенствовало: «Ведь ничего во мне нет против них. А когда я пьяный, мне кажется бог знает что». И у пьяного в тот период всегда всплывали эти разговоры»
Всегда всплывали эти разговоры…
А разговоры вели к делам…
Уголовным…
10 декабря 1923 года состоялся товарищеский суд, вроде бы поставивший благоприятную точку в «Деле четырех поэтов». А 20 января 1924 Есенин ушел из санатория, где проходил курс лечения и затеял очередную свистопляску с криками «Бей жидов!» и «Жиды продали Россию!».
9 февраля – новый привод в милицию за драку с неким Семеном Майзелем. Насчет этой драки Есенин показывал: «ко мне подошел какой-то неизвестный мне гражданин и сказал мне, что я известный скандалист Есенин и спросил меня: против я жидов или нет?, на что я выругался послав его по матушке и назвал его провокатором».
23 марта Есенин затеял потасовку на Малой Бронной, обозвав жидами двух братьев Нейманов. Опять милиция, заведенное уголовное дело.
И все это только в пьяном состоянии. Сработал инстинкт, когда ищется виновный в неустройстве, а Есенин образца 1923 – 1925 есть полная неприкаянность: негде жить, не на что жить, незачем жить. Трезвым умом Сергей прекрасно понимал, что евреи в его бедах никаким боком, и в поэзии приходил к верному выводу, кто в случившимся виноват (сам, только сам).
Об этом мы еще обязательно поговорим.