https: //ygashae-zvezdu.livejournal.com
ЕСЕНИН И "МУЖИКОВСТВУЮЩИХ СВОРА"
В движении за Есениным вверх по лестнице, ведущей вниз, мы постарались ответить на вопросы, почему Есенину негде и не на что было жить. Продолжим отвечать на вопрос, - почему жить ему было незачем?
Сборник «Москва кабацкая» был для Есенина прорывом к читателю, но замыкал его в крепости индивидуализма. Неизвестно, насколько сам поэт ощущал опасность публичной исповеди, которая плохо стыковалась с победными декларациями социализма, но вот творческое одиночество совершенно претило характеру Сергея Александровича. С первых литературных шагов он привлекал любовь пространства в компании (сперва Клюева, затем имажинистов).
В промежутке между Клюевым и Мариенгфом Есенин пробовал сколотить ватагу крестьянских поэтов, потрясти мир в союзе с Орешиным, Клычковым, Пименом Карповым. Эти люди принадлежали к поколению Клюева и уже в неудачном вечере «Красы» наряду со стихами Сергея звучали вирши Клычкова.
Рюрик Ивнев (поэт никудышный, а человек прекрасный) описывает, как после Февральской революции встретил в центре города квартет из Есенина, Клюева, Орешина и Клычкова. Все четверо набросились на него с радостной готовностью погромщиков. В соответствии с погромными настроениями суть претензий они сформулировать не могли, только всегда такой спокойный и благообразный Клюев промолвил, что, мол, пришло желанное времечко.
От революции Есенин со товарищи ждали реванша и царства мужицкого, представляя его в самых общих чертах. Внятной программы от Есенина вообще ждать не приходилось, будучи транслятором он мог только ловить воздух времени, а время раздавало космические обещания.
В плане бытовом наиболее близким к Есенину стал Клычков. Некоторое время они жили в одной комнате. В соавторстве с Клычковым и поэтом Герасимовым Есенин сочинил «Кантату» к открытию на Красной площади обелиска в память о павших коммунарах. На открытии присутствовал Ленин, который, увы, не помахал Есенину кепкой.
Призвав под свою эгиду Андрея Белого и скульптора Коненкова, ребята организовали издательство «Московская трудовая артель художников слова» и попытались склеить при Пролеткульте крестьянскую секцию.
Есенин успел выпустить в издательстве книги «Радуница», «Голубень», «Сельский часослов», «Преображение» и «Ключи Марии», как вдруг выяснилось, что касса пустая. В растрате Есенин обвинил Клычкова, говоря, будто тот пропил весь основной фонд.
Детскость в финансовых вопросах буквально вопияла из действий Клычкова, Ганина, Орешина. Соблюдая микроскопическую сиюминутную выгоду, прижимистые дядьки упускали барыши. Но Есенин и сам был таким же. Ему требовались ушлые соратники.
Еще крестьянские поэты сильно проигрывали в имидже. Орешин просто не умел выступать на эстраде, Клычков не понимал ее законов. Им казалось достаточным просто выйти на сцену и стихотворно разинуть рот. Единственный, кто под стать Есенину мог себя подать слушателю (Клюев) скоро от братии откололся.
При знакомстве с Мариенгофом Есенин тут же переключился на имажинизм.
Братикам это сильно не понравилось. Вся крестьянская купница костерила Мариенгофа распоследними словами, утверждая, будто хитрован увел Сережу в дьявольский стан и отрок непременно погибнет. Выдержать есенинскую славу оказалось не под силу ни Клюеву, ни Орешину, ни Клычкову.
Есенин тоже не миндальничал. В письме Ширяевцу он раздал характеристики вчерашним соратникам.
«С старыми товарищами не имею почти ничего, с Клюевым разошёлся, Клычков уехал, а Орешин глядит как-то всё исподлобья, словно съесть хочет.
Сейчас он в Саратове, пишет плохие коммунистические стихи и со всеми ругается. Я очень его любил, часто старался его приблизить к себе, но ему всё казалось, что я отрезаю ему голову, так у нас ничего и не вышло, а сейчас он, вероятно, думает обо мне ещё хуже.
А Клюев, дорогой мой, — Бестия. Хитрый, как лисица, всё это, знаешь, так: под себя, под себя. Слава богу, бодливой корове рогов не даётся. Поползновения-то он в себе таит большие, а силёнки-то мало. Очень похож на свои стихи, такой же корявый, неряшливый, простой по виду, а внутри чёрт.
Клычков же, наоборот, сама простота, чистота и мягкость, только чересчур уж от него пахнет физической нечистоплотностью. Я люблю его очень и ценю как поэта выше Орешина. Во многом он лучше и Клюева, но, конечно, не в целом».
Но это на письме. Поступки же Есенина говорили о жалости к неудачникам и чувстве вины за удачливость свою. Он устроил Орешину сольник в «Стойле Пегаса», но тот как не умел себя подавать, так и не научился. За доброту Есенина, подкрепленную гонораром, поэт отплатил стишками, где называл Шершеневича, Есенина и Мариенгофа покойниками с мертвыми словами, хотя именно стихи Орешина не смогли разбудить посетителей «Стойла Пегаса», тогда как стихи «покойников» будоражили людям кровь.
Вернувшись из Америк, Есенин столкнулся с тотальным одиночеством при возрастающей славе. Имажинизм себя исчерпал. Сергей сделал попытку консолидироваться с крестьянскими поэтами, наивно полагая отжать под это денежек у государственных структур.
и за содержание. Неизвестно, что заставило поэта отказаться от щедрых предложений. Сам он ссылался на историю с растратой Клычкова, мол, как можно с такими компаньонами денежные расчеты иметь.
Потерпев афронт с журналом, Есенин маниакально решил выписать из Петрограда Клюева, как пусть линялое, но знамя.
Итогом клюевского визита явилось послание в ЦК с просьбой уделить внимание культурному движению крестьянских поэтов. Организацию решили назвать «Ватага». Есенин, Клюев и Ганин дали концерт «Вечер русского стиля», после чего Клюев уехал.
И все заглохло.
Ответа из ЦК нет. Денег нет. Троцкий молчит. Главное, нет концепции, берущей читателя за воротник. Всяк из крестьянствующих считал гением себя, соглашаясь ради грядущей славы потерпеть верховодство Есенина ("РАЗВЕ ТАК ПОЭТА НАДО БЫ ПОЧТИТЬ?". СТИШКИ НА СМЕРТЬ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА), при этом организационными вопросами никто заниматься не желал.
«Ватагой» Есенин добился только скандального успеха, влипнув в «Дело четырех поэтов» (БЫЛ ЛИ ЕСЕНИН ЗООЛОГИЧЕСКИМ АНТИСЕМИТОМ?). Но даже если бы ребята оказались готовы к сотрудничеству, Есенину с ними было не по пути.
Процессов, будоражащих деревню, он просто не понимал. Нацеленный на город, Сергей бывал дома наездами, с каждым годом все реже. Стихи его по большей части были темным лесом даже для мамы с папой, не говоря о сельчанах. Скажем, никому в Константиново (и Есенину тоже) не пришло в голову устроить авторский вечер поэта.
Да и вообще получалась такая штука: Есенин, сетовавший, что крестьянскую братию не пускает в литературу салонная шушера, тем не менее, крестьянство не больно жаловал. Не только Тарасов – Родионов зафиксировал его рассуждения на тему: «О, если бы ты только знал, какая это жадная и тупая пакость, крестьяне».
3 августа 1922 года в Константиново вспыхнул грандиозный пожар. Сгорело свыше 200 дворов, в том числе дом есенинских родителей. Страховки хватило на хибарку. Строиться начали только в 1925, когда Сергей вернулся из-за границы.
мать, плясал и плакал у забора. Устроил перформанс, разгуливая по проселкам в женском платье. Когда попытался оседлать лошадь, в результате упав на землю, ловкая наездница Бениславская отметила, насколько оторвался Есенин от крестьянской среды.
«Почему Есенину не с кем было жить?»
И о союзе с мужиковствующими еще поразмышляем.