СОВРЕМЕННИКИ ЕСЕНИНА О "РОМАНЕ БЕЗ ВРАНЬЯ" МАРИЕНГОФА
Тему этого сообщения подсказали мне материалы, которые встретились в процессе работы над книгой "С. Есенин. Жизнеописание в документах".
Мне показалась небезынтересной нигде ранее не публиковавшаяся "Анкета Учредителя общества поэтов и литераторов "Литература и Быт", содержащая элементы биографии, заполненная А. Б. Мариенгофом в 1928 году: "год рождения — 1897, место жительства — Петровка, Петровский, 3, кв. 4, б/п, не судился, избирательным правом пользуюсь. С 14 по 17 гг. учился. С 17 по 18 гг.— секретарь издательства ВЦИК, с 19 г. по настоящее время занимаюсь исключительно литературной работой, исключая 25 год, когда я работал в Пролеткино в качестве секретаря Отдела".
К тому времени А. Мариенгофом были изданы книги: "Витрина сердца", "Кондитерская солнц", "Магдалина", "Буян-Остров", "Руки галстуком", "Тюк звезд", "Развратничаю с вдохновеньем", "Разочарование", "Заговор дураков", "Двуногие", "Циники".
— 50-е годы он писал в основном пьесы: "Тарас Бульба", "Шут Балакирев", "Мистер Б.", "Наша девушка", "Ленинградские подруги", "Совершенная Виктория", "Кукушка", "Дядя Саша", "Тетя Нюша", "Ничего общего", "Суд жизни", "Рождение поэта".
Незадолго до смерти (скончался в 1962 г.) Мариенгоф закончил работу над книгой воспоминаний.
Под названием "Роман с друзьями" и с большими сокращениями она увидела свет в журнале "Октябрь" в 1965 году (М№ 10—11). Полная редакция под другим названием — "Мой век, мои друзья и подруги" была опубликована в 1988 г. и переиздана в 1990 г.
Очевидно, все же я не погрешу против истины, если скажу, что из всего созданного А. Мариенгофом наибольшую известность имеет его "Роман без вранья".
"Воспоминания о Есенине" были написаны вскоре после смерти поэта и вышли в "Библиотеке "Огонька" в 1926 году. Затем Мариенгоф вдвое расширил их и под названием "Роман без вранья" они выходили при его жизни тремя изданиями — в 1927, 1928 и 1929 гг. В 60-е годы "Роман" издавался на польском, чешском и югославском языках. У нас переиздание было осуществлено в 1988 и 1990 годах Б. Авериным и С. Шумихиным, однако в сопровождающих книги статьях они не упомянули о том, что в середине 40-х годов Мариенгоф вновь возвращался к работе над "Романом" и подготовил "Предисловие".
"Дорогой Исаак Осипович! — писал Мариенгоф.— Оставляю Вам рукопись "Романа без вранья". Держите совет, оцените, а я загляну к Вам в воскресенье. К рукописи я написал вроде предисловия. Думаю, оно будет представлять интерес".
"Предисловие" находится вместе с рукописью в ИРЛИ, а черновик — в Государственном музее-заповеднике в Константинове. Поскольку оно не публиковалось и имеет отношение к моей теме, процитирую некоторые места из него:
"Роман без вранья" был написан, как говорится, одним духом. Примерно за три месяца. Мы жили тогда на даче под Москвой, в Пушкине.
Это первый черновик. Заготовительные листки — "первейшие", к сожалению, не сохранились. Так же, как и машинописный экземпляр. От руки вторично я не переписывал. В книгу вошло не все. Кое-что не попало. Кое-что изъял сам. Кое-что вычеркнули.
К "Роману", когда он вышел, отнеслись по-разному. Люди, не знавшие Есенина близко, кровно обиделись за него и вознегодовали на меня: "Оскорбил-де память".
— не рассердились. Мы любили его таким, каким был.
Хуже дело обстояло с другим персонажем. Клюев при встрече, когда я ему протянул руку, заложил свою за спину и сказал: "Мариенгоф!.. Ох, как страшно!.." Покипятился, но ненадолго чудеснейший Жорж Якулов. "Почем-Соль" (Григорий Романович Колобов — товарищ мой по пензенской гимназии) оборвал дружбу. Умный, скептичный Кожебаткин (издатель "Альциона") несколько лет не здоровался. Не мог простить "перышных" носков и нечистого носового платка. Явно я переоценил чувство юмора у моих друзей. Совсем уж стали смотреть на меня волками Мейерхольд и Зинаида Райх. Но более всего разогорчила меня Изадора Дункан, самая замечательная женщина из всех, которых я когда-либо встречал в жизни. И вот она разорвала со мной добрые отношения...
О многом я в "Романе" не рассказал. Почему? Вероятно, по молодости торопливых лет. Теперь бы я, думается, написал полней, но вряд ли лучше...".
Сохранилось несколько писем друзей Есенина, в которых встречаются их высказывания о "Романе без вранья". Так в июне 1926 г. Г. Р. Колобов писал С. А. Толстой-Есениной: "Выходит в Госиздате сборник воспоминаний о Сереже. И вышла здесь у нас еще о нем книжечка (речь идет о воспоминаниях Киршона "Сергей Есенин"). Откровенно — все плохо, за исключением местами прекрасных и теплых строк Воронского. Все больше стараются политературничать, написать по-краше, а выходит ведь весьма плоховато, "от ума", как говорил Сережа... А Сережа любил слово, чтил его, как древний христианин свое Евангелие или мусульманин свой Коран...
А. Мариенгоф пишет целую повесть. Читал мне первую главу. Нравится мне и не нравится. Что больше — не знаю..." В этом письме Колобов имеет в виду первую книгу Мариенгофа — "Воспоминания о Есенине", а в другом, от 3 декабря 1926 г., он сообщает жене поэта о новой работе Мариенгофа: "Слышал я, что А. Б. Мариенгоф выпускает добавочную книжицу, той, вероятно, мало. Говорил мне, что во второй появлюсь и я. Подальше от таких воспоминаний. Ну черт с ним. Пусть пишет, прославляется, зарабатывает на кусок хлеба..."
"Роману" высказано и в письме В. С. Чернявского к С. А. Толстой-Есениной от 17 мая 1927 года: "Выпуск 10000 экземпляров книжки Мариенгофа явно поощряется, а простая популяризация поэта вредна и недопустима. Это очень характерно! Мариенгоф сначала меня возмутил, потом, прочтя книгу вторично, я с ней примирился кое за что. Она раскупается и имеет успех (говорят: "очень интересно!"), и развязная фельетонность, насквозь пропитанная запахом мариенгофовского пробора, конечно, не бездарна. Я ждал худшего. Колобов давно говорил мне, что против выхода этой книги организована целая кампания — с Чагиным во главе, предлагал и мне присоединиться, но, видимо, дело заглохло. Противны мне очень лишь отдельные места — до зловредности,— а мне лично, весь тон книжки..."
Примечательно высказывание о "Романе" Д. А. Лутохина, писавшего 16 сентября 1927 г. А. М. Горькому: "Понравился мне "Роман без вранья" Мариенгофа. В нем много искренности и свежести. Скомкан только конец. От "Романа" у меня осталось подозрение, что Есенин покончил с собой, заразившись нехорошей болезнью. Или просто с перепою?" Горький сразу же отреагировал на письмо Лутохина и 21 сентября 1927 г. написал: "Не ожидал, что "Роман" Мариенгофа понравится Вам. Я отнесся к нему отрицательно. Автор — явный нигилист, драма не понята. А это глубоко поучительная драма, и она стоит не менее стихов Есенина... Есенин не болел "дурной болезнью", если не считать его разрыв с деревней, с "поэзией полей"..."
В заключение позволю себе высказать предложение, что поводом для написания Мариенгофом воспоминаний о Есенине отчасти послужила и статья Б. Лавренева "Казненный дегенератами".
Напомню несколько строк из нее: "Есенин был захвачен в прочную мертвую петлю. Никогда не бывший имажинистом, чуждый дегенеративным извертам, он был объявлен вождем школы, родившейся на пороге лупанария и кабака, и на его славе, как на спасительном плоту, выплыли литературные шантажисты, которые не брезговали ничем и которые науськивали наивного рязанца на самые экстравагантные скандалы, благодаря которым, в связи с именем Есенина, упоминались и их ничтожные имена. Не щадя своих репутаций, ради лишнего часа, они <...> не пощадили и его жизни"
"Милостивый государь. Я чрезвычайно обрадован, что на Вас немедленно загорелась шапка и что самим фактом составления письма и своей подписью в нем Вы расписались в получении пощечины...
— или "исключить вас из Союза, или одернуть зарвавшегося клеветника" Лавренева. Я не прочь был бы поставить этот вопрос таким же образом, но, к сожалению, устав Союза не предусматривает возможности надзора за нравственной личностью своих членов и состояние в нем основывается на формальном признаке, наличии печатных трудов, а они у вас имеются. Мое мнение о них может не сходиться с другими мнениями, и Союз не правительственная партия, имеющая единую литературную и общественную идеологию. Я же считаю себя в полном праве считать Ваше творчество бездарной дегенератской гнилью и никакой Союз не может предписать мне изменить мое мнение о Вас и Кусикове, как о литературных шантажистах. В Вашем праве путем печати доказать, что не Вы с Кусиковым, а я создал вокруг Есенина ту обстановку скандала, спекуляции и апашества, которая привела Сергея к гибели. Если у вас есть для этого данные,— пожалуйста.
Я же с вами ни в какие объяснения вступать не желаю, ни на какие суды с вами не пойду, ибо не считаю ни Вас, ни Кусикова достойными имени порядочного человека. Еще раз приходится пожалеть о том, что благодаря излишней щепетильности редакции ваши имена были вычеркнуты из текста статьи, что и дало вам возможность с чисто мошеннической ловкостью сделать пельмель (от французского реlе-melе, что означает "смесь", "мешанина") из вашего имени и двух ничем не запятнанных имен, на которых вы пытались также выехать из грязи, как выезжали некогда на имени Есенина.
Примите уверения в моем полном нежелании вступать в дальнейшем в какие бы то ни было споры с Вами по этому делу.
Борис Лавренев".
произведений Мариенгофа призывают помнить о том, что Есенин посвятил Мариенгофу "одно из нежнейших своих стихотворений", что поэтов "несколько лет связывала тесная дружба". Утверждения эти кажутся мне весьма поверхностными и как охранную грамоту я их не воспринимаю.
"... в книге Мариенгофа достаточно сальериевской зависти посредственного литературного работника к таланту великого поэта". Мне импонирует такая точка зрения.
"О, Русь, взмахни крылами" М., 1994.