В своем разговоре о Есенине мы остановились на том, что к 1917 году Сергей Александрович отработал маску херувимного отрока и, в результате заигрывания с монархией, вошел в конфликт с питерским поэтическим бомондом. Георгий Иванов, прямо заявлял, что не случись революции, перед Есениным бы закрылись двери ведущих издательств.
Так ли это?
Первый сборник Есенина назывался «Радуница» и вызвал массу благожелательных откликов. Что, прежде всего, бросается в глаза?
Есть такое понятие «лирический герой». Так вот, лирический герой «Радуницы» крестьянин весьма условный. Это скорее созерцатель. Сестра Есенина вспоминала, что мама ее приучала к труду, а вот старшего братика работа ручками миновала. Понятно как это произошло: до девяти лет мама Сергея вообще не воспитывала, а потом из него начали лепить «умного». Сергей много время проводил вне Константинова, выбираясь из школы только на каникулы. Соответственно, его щадили, не нагружая работой. Сестра так и запомнила брата, либо гуляющим, либо пишущим. Единственное, - Есенин с удовольствием ездил на покос и ловил рыбу.
Но лирический герой Есенина созерцатель не городской, он плоть от плоти этой земли. И видит он то, что другим недоступно.
О религиозности Есенина мы еще поговорим, пока же обратим внимание на следующее: Христос, апостолы, Богоматерь для него атрибуты природного мира, а не церковного. Они здесь, с нами рядышком ходят.
Вот одно из программных стихотворений поэта:
Ну и вообще:
Эта особенность Есенина предельно приближать небесное к земному, делать его если не обыденным, то вполне доступным, поразила духоборца Клюева; усвоившего уроки панславизма по книжкам Городецкого; запутавшегося в исканиях русского абсолюта Блока.
Стихи Есенина приняли на «ура». Проблема была в слащавом образе херувима, который Сергей Александрович с подачи Клюева начал педалировать.
ЕСЕНИН И КЛЮЕВ
Принято считать, что Есенина сразу и безоговорочно начали зацеловывать. В первые месяцы так и было. А дальше… Вот что пишет Георгий Адамович:
«Блок молчал, Сологуб отделался несколькими едкими и пренебрежительными замечаниями. Гумилев сразу заявил, что Есенин, «как дважды два, ясен, и как дважды два, неинтересен», — и демонстративно принимался разговаривать, когда тот читал стихи. Ахматова улыбалась, как будто одобрительно, — но с таким же ледяным, светски-любезным равнодушием, как слушала всех, даже Городецкого, стихи которого терпеть не могла. Кузмин пожимал плечами. Что же касается Гиппиус, то о встрече с ней рассказал сам Есенин. Увидев у себя в гостиной юного поэта в валенках, Гиппиус подняла лорнет, наклонилась и изобразила на лице самое непритворное любопытство:
— Что это на вас… за гетры такие?
Надо сказать, что раздражали в Есенине именно «гетры», — то есть его наряд и общая нарядность его стихов. Трудно было принять это всерьез. Клюева всерьез принимали, — но за Клюевым все чувствовали какую-то сложную и темную душу, «олонецкую», как говорил он сам, лесную, дремучую, полу-монашескую, полу-разбойничью. Клюев был на редкость умным человеком, — и паясничал он так грубо, так откровенно, что на его «гетры» не стоило и обращать внимания. Есенин был проще, и, казалось, за пастушьим, наивносусальным обликом у него нет ничего».
в стихотворении, первоначально называвшемся «Инок», строчка «Пойду в скуфье смиренным иноком…» продолжилась «Иль белобрысым босяком».
Постепенно, исподволь, херувим начал бунтовать, показывая обратную сторону смирения, - хулиганство.
Уже в 1915 Есенин пишет стихотворение «В том краю, где желтая крапива…» с его зловещим мотивом:
Главное же стихотворение, утверждающее образ плохо заканчивающего бродяги и вора появилось в 1916.
Как видим, принесшую ему славу кабацкую удаль Есенин был готов протранслировать до революции.
Но только революция дала ему масштаб, освободив от необходимости учитывать мнения салонов Гиппиус, резоны Миколая Клюева и директивы Ломана.
Думаю, не будь революции, Есенина ждал бунт по церковной части.
А дальше? Эмиграция? Каталажка? Возможно. Но скорее всего, уход в подполье, запретные издания, Москва кабацкая и, как следствие, смерть не в тридцать, а раньше. И не от петли, просто бы спился от разочарований.
Революция, отменив старый мир, позволив все начать с нуля, дала Есенину перспективу стать первым поэтом, о чем он страстно мечтал.
Правда, соответствовать пришлось предельно быстро, в спину дышали спешащие к разделу нового пирога славы товарищи.
В спешке, в сплошном дыму Есенин допустил ошибку куда трагичнее и тяжелее, нежели чтения стишков перед царской фамилией. Может быть, главную в жизни ошибку.
Но об этом мы поговорим в следующий раз.