Июль, 2. Газета «Голос трудового крестьянства» (№ 162) перепечатывает стихотворение Есенина «Опять раскинулся узорно...».
См. также: янв. ... июнь 1916; сент. — окт. 1916.
Июль, 2 и 6. «Знамя труда» (№ 240 и 244) дается объявление о выходе и поступлении в продажу № 2 журнала «Наш путь» с произведениями Есенина.
Оно аналогично публикуемому в газете «Знамя борьбы».
См.: 16, 18, 20, 22, 23, 26 и 28 июня 1918.
Июль, 5. Газета «Петроградский голос» (№ 122) помещает рецензию А. Измайлова на поэму А. А. Блока «Двенадцать», где упоминается Есенин.
«Жизнь» (№ 58) публикует статью В. Шершеневича «Сегодня и завтра русского футуризма».
В ней на основе анализа тенденций развития поэтических направлений утверждается:
«Футуризм пережил уже период своего декадентства. На смену ему идет течение, ставящее в основу своего учения идею образа, имажионизм <так!>. И подобно тому, как декадентство было сменено творческим символизмом, так и футуризм будет сменен имажионизмом».
В. Г. Шершеневич с начала 1914 г. разрабатывал теорию имажинизма.
См.: до 9 сент. 1918; до 30 янв. 1919, а также: Русский имажинизм, 27—51.
. Журнал «Рабочий мир» (№ 8) повторно печатает стихотворение «Разбуди меня завтра рано...».
См. также: Есенин, I, 115—116, 529—531; начало (?) марта 1917 и 26 сент. 1918.
Здесь же публикуется вторая часть статьи В. Л. Львова-Рогачевского «Поэты из народа»:
«Юный двадцатитрехлетний поэт Сергей Есенин в стихотворении „О Русь, взмахни крылами...“ со светлой задорной улыбкой намечает родословную целой группы певцов из народа.
„уста — вишневый сок“... За ним через 70 лет после смерти его „идет овитый светом его середний брат“ Николай Клюев из Вытегры, Олонецкой губернии. Он „монашьи мудр и ласков, он весь в резьбе молвы“. За Клюевым — кудрявый и веселый Сергей Есенин, а за Есениным — кольцо других, „и далеко по селам звенит их бойкий стих“... В числе своих сродников не забывает Есенин упомянуть и А. П. Чапыгина, пришедшего простым маляром в Петербург из Олонецкой губернии и там создавшего свою прекрасную книгу о хмуром, лесном севере, о былинных людях, убивающих друг друга, как звери, простодушно, и о тех же людях, мечтающих в своем зверином логове о белом ските... Как и Алексей Кольцов, все они пришли из глубины России, кто от степи, кто от Волги, кто из-за лесу, лесу темного. И все они могут сказать с С. Есениным: „из трав мы вяжем книги“, и все они прекрасно помнят свое родство. <...>
Все эти поэты выступили недавно вместе в сборнике „Красный звон“.
Но не в этом революционном сборнике, а в своих более ранних стихах они все показали воочию, что верны и правдивы слова Сергея Есенина:
С. Есенин понимает тоньше других русскую природу, ее печаль сквозь радость и ее радость сквозь печаль, но и он весь светится иным настроением:
У всех певцов-поэтов излюбленные образы — это Пречистая, кроткий Спас... У Клюева они идут на крестный путь и в них много от церковности.... У Есенина „на сердце лампадка, а в сердце Исус“ и его Спас, его Матерь Божия, его Микола Милостивый живут среди людей с детства, как жил с детства младенец Исус вместе с сыном рабочего в прекрасном стихотворении „Товарищ“. Исус — товарищ игр, радостей, грез и последней борьбы за правду... Вместе с рабочим он был убит в февральские дни...
Человеческая нежная близость к этим милым образам народа придает стихам Есенина особенную трогательную красоту. Его поэма „Микола“ напоминает легенду о кротком Франциске Ассизском, что жил со всей тварью земною в любви в дружбе... Собирает странник тварей, „кормит просом с подола“. Есенин недаром вырос в раскольничьей семье, недаром с детства копировал образа Новогородского письма, недаром слушал от своего деда раскольника библейские легенды и каноны святых отцов-поэтов. Но облеклось это древнее благочестие в светлую ризу песен. Есенин мне рассказывал, что, когда он в детстве читал „Богородицу“, он всегда слова „яко Спаса родила“ заменял другими: „около Спаса“ родила. Он учился в большом торговом селе Спас, где был древний храм Спаса, и ему казалось, что там, около родного Спаса, и родился маленький Исус... И недаром в полях, лесах всюду ищет своего крестного товарища... все ему кажется, что где-либо „под пеньком голодный Спас“.
В золотом венчике, в светлом сиянии рисуются родные места Есенину... У него хаты — „в ризах образа“, его поля „как святцы“, у него „вызванивают в четки ивы, кроткие монашки“... Ласковый странник, ходит он по полям и дорогам с ласковым угодником... „О другой он земле гадает, о других небесах вздыхает“, и его новая Россия и новый мир рождаются как вышний град, как сказочно прекрасный Китеж. <...>
„тальяночке“ со стихами, в которых вы слышите самый звук „тальяночки“.
У Есенина поет тишина, он слышит „певущие зовы“, у него „хвойной позолотой вззвенивает лес“ и недаром „родился он с песнями в травном одеяле“. <...>
Во всех этих песнях живет наше родное, степное, лесное и волжское, живет народная песня. Певцы-поэты, конечно, не просто пересказали-перепели народную, безыскусственную, безымянную, устную песню. Они ее повенчали с песней наших поэтов-мастеров. Они прошли через „искус“, они певцы-искусники. Но они, как искатели жемчугов, принесли нам в литературу жемчужины народных слов, народных песен, сказаний, и за этот дорогой подарок должна сказать им спасибо русская литература» (выделено автором).
«Еженедельник политики, литературы и общественности» «Понедельник „Народного слова“» (№ 11) помещает рецензию А. Б. Дермана на сборник Есенина «Голубень».
Автор отмечает, что книга поэта «читается со смешанным чувством радости, досады и страха»: Есенин — «светлый, играющий талант», но «устоит ли этот талант в борьбе с разрушительными силами?» Когда он теряет «нечаянную непосредственность», то «делается нарочитым» до безвкусицы, но главное — «чтобы не испортился вконец этот прелестный талант».
Имея в виду первую редакцию стихотворения «Колокольчик среброзвонный...», А. Дерман пишет:
«Есенин — поэт из народа. Богатством народного языка и народных поэтических образов он владеет легко, свободно, как-то весело и непринужденно. Его деревенский глаз по-народному видит и природу, и мир идей, и весь вообще Божий мир, и видит притом через чистое поэтическое стеклышко. Такие стихотворения, как „Не от холода рябинушка дрожит“ или „Песня, луг, реки затоны“ — настоящие жемчужины народного поэтического творчества».
В то же время критик считает, что Есенин «слишком как-то трезво сознает, что он народный поэт, и тем самым отравляет свою поэзию рассудочностью». Сославшись на стихотворение «О Русь, взмахни крылами...», автор статьи пишет:
«Дело не в человеческой гордыне Есенина, а именно в ущерблении этим „самосознанием“ самого драгоценного в его творчестве — вольной непосредственности. Тут один лишь шаг от поэтической вольности к искусственному вольничанию, от внутрснней веры к пагубной самоуверенности. Когда он говорит „Полюбил я мир и вечность, как родительский очаг“ — мы верим этой искренней и простой поэтической исповеди. Но когда он начинает мудрить в своих народно-философских стихах, мы чувствуем в них измену самому себе, своему таланту; от этих стихов как-то сразу отдает сусальными золотыми петушками „русского“ стиля, скроенными на левоэсеровский лад. Философия русского духа его не только не нова, не оригинальна, но просто даже избита, у родины, конечно, видит он „коровьи глаза“ — старый признак того смирения, которым наделяют и наделяли Россию, с одной стороны, славянофильская гордыня, с другой — германское презрение».
Газета «Понедельник» (№ 19) помещает статью И. Н. Розанова «Рек-визиция Бога (о Клюеве, Есенине и Орешине)»:
«Наиболее запросто обходится с Христом С. Есенин: у него он появляется «товарищем Иисусом» <...>. Поэты из народа пошли гораздо дальше А. Блока и А. Белого: Христос не только с нами, наш, но мы, т. е. революционный народ, и Христос — это, в сущности, только две ипостаси божества; а если „мы сами Христы“, то никакого другого и не нужно — вот итог, к которому приходит Есенин в своей последней поэме „Инония“, где он заявляет, что „тело, Христово тело выплевывает изо рта“, себя объявляет он пророком Сергеем и затем начинает бахвалиться — „даже Богу я выщиплю бороду“. В этой поэме поэт из народа, кое-что обещавший, является бледным подражанием Маяковскому».
В Петрограде выходит журнал «Грядущее» (№ 4) со статьей Ф. И. Калинина «По поводу литературной формы», где автор критикует Есенина за увлечение приемами мифотворчества.
Время выхода журнала определяется по информации в петроградской «Красной газете» (1918, 19 июля, № 122, веч. вып.).
Июль, 20. Рецензию Д. Н. Семёновского (за подписью: С.) на сборник Есенина «Голубень» в рубрике «Библиография» публикует газета «Рабочий край» (Иваново-Вознесенск, № 110):
«За последние годы в русской поэзии появилась целая школа так наз<ываемых> „поэтов-народников“, ничего общего с народом, однако, не имеющих. <...> Их стихи
— утрированный лубок, пряник в сусальном золоте. Одним из последователей этого приторного псевдонароднического направления является и Есенин.
Усердно выдвигаемый Ивановым-Разумником, он за последнее время деятельно подвизался на гостеприимных страницах „Знамени труда“ и, кажется, именно там обмолвился своим знаменитым восклицанием: „Господи, отелись“.
Теперь он выступает с книжкой. Это — тоненькая брошюрка; стихи небрежны, сделаны кое-как, а часто бессмысленны и кощунственны. У Есенина „смерть в потемках точит бритву“, — очевидно, она представляется поэту каким-то парикмахером. Дождь у него „пляшет, сняв порты“, „тучи с ожерёба ржут, как сто кобыл“, а Божье имя „пухнет в животе овцы“. А что значит такое выражение: „Жалобно, грустно и тоще “...? Или: „Изба-старуха челюстью порога Жует пахучий мякиш тишины“... Подобных примеров безвкусицы можно бы привести массу, но мы, чтобы не утомлять читателя, ограничимся этим. Перелистывая книжку, спрашиваешь себя: „Нужно ли это кому-нибудь?“
И все же Есенину нельзя отказать в таланте. В сборнике есть строчки почти прекрасные. Иногда поэт обнаруживает тонкую наблюдательность: „И кажется с тропы далекой: “.
Иногда — уменье создавать выразительные импрессионистские образы: „Желтый хвост в метель Упал пожаром“...
Хороши три стихотворения: „За темной прядью перелесиц...“, „Молебен“ и „Лисица“. Хочется думать, что в следующих книжках Есенина достоинств будет больше, чем недостатков» (выделено автором).
В начале 1919 г. Д. Н. Семёновский приедет в Москву и зайдет к Есенину:
«— Говорят, что ты ругал меня в ивановской газете? — спросил Есенин.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю вот.
„Рабочем крае“. В рецензии на „Голубень“ я писал, что строчка: „Смерть в потемках точит бритву“ — вызывает у меня представление о парикмахерской. Впрочем, должно быть, моя критика не задела Есенина».
Восп., 1, 161.
Июль. Есенин записывает набело текст поэмы «Иорданская голубица».
По этому автографу (ныне неизвестен) поэма была напечатана в газ. «Известия Рязанского губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов» (см.: 18 авг. 1918).
Есенин возвращается из Константинова в Москву.
Надписывает В. Л. Львову-Рогачевскому книгу «Радуница» (1916):
«Дорогому Василию Львовичу Львову-Рогачевскому на добрую память от любящего С. Есенина. 1918. Москва июль».
См.: Есенин, VII (1), 60, 430.
Е. Г. Лундберг в Москве делает дневниковую запись:
«О Блоке говорят, что он сгорел. Эрберг истончился до крайности. Иванов-Разумник на моих глазах уходит от позитивного народничества к самосожиганию, к революционной „марийности“, к духовному максимализму. Клюев и Есенин втягиваются, как в водоворот, на самое дно революции, благодаря своему мифотворчеству. <...>
Клюев остановится раньше, Есенин дальше учителя уйдет в хаос, настроения, преступление. Но основной тон задан для всех — кроме индивидуалистического А. Белого, — и задан не по сознательному выбору, а по ; принять роковое, как бы оно ни жгло, как бы ни ломало, — как радостьпридумать можно и более чистые, и более стройные радости, чем те, которыми мы ныне живем. Желать можно и других высот. на совершенствование действительности никому не заказано. Но в действительности дано нам было только одно — то, что есть. От него некуда уйти».
Восп. -95, 184—185 (выделено автором).
П. А. Кузько знакомит Есенина с А. Д. Цюрупой.
Событие устанавливается и датируется по воспоминаниям П. А. Кузько:
«Как-то во время одной из наших бесед (это было летом 1918 года) я рассказал Есенину о том, какую огромную организаторскую работу по снабжению населения продуктами первой необходимости выполняет А. Д. Цюрупа и его коллегия и как скромно живут нарком и его помощники. Народный комиссар продовольствия А. Д. Цюрупа обедал вместе со своими сослуживцами в наркомпродовской столовой (бывш. ресторан Мартьяныча в том же здании в Торговых рядах), причем частенько без хлеба.
Есенин попросил познакомить его с Цюрупой. Будучи секретарем коллегии, я легко устроил эту встречу.
При прощании Александр Дмитриевич просил передать привет Зинаиде Николаевне, которая в это время уже не работала в комиссариате. Сергей Александрович был очень доволен этим свиданием».
Восп., 1, 281.
Беседует о Есенине с Я. М. Свердловым.
Событие устанавливается и датируется по воспоминаниям П. А. Кузько:
«По характеру своей работы мне приходилось бывать в кабинете у Председателя ВЦИК Я. М. Свердлова, который иногда беседовал со мной о положении продовольственного дела на местах и о крестьянстве. Однажды мы заговорили и о Есенине. Я рассказал Якову Михайловичу о своем знакомстве с поэтом. Оказалось, что Свердлов знал о Есенине и ценил его талант, хотя ему не нравилось есенинское преклонение перед патриархальной Русью».