НЕ ВЕРЬ ГЛАЗАМ СВОИМ
Злые реплики по поводу современной интерпретации «Злых заметок» Н. И. Бухарина
Невозможно переоценить значение того факта, что мы наконец-то обратились к изучению своего собственного прошлого в первоисточниках. В поисках правды об этом прошлом гарантировать успех может только одно — осмысление прошлого во всей его полноте.
Наконец-то получили вторую жизнь «Злые заметки» Н. И. Бухарина, опубликованные в журнале «Вопросы литературы» [1]. Предисловие А. Лациса заканчивается исполненными глубокого смысла словами: «А теперь вновь прочитаем полный текст бухаринского фельетона» [1, с. 220]. Правда, «полный текст» статьи Н. И. Бухарина в полтора раза меньше вступительной заметки А. Лациса. Факт примечательный. Неужели современный читатель не поймет без пространных комментариев работу, опубликованную 60 лет назад? Оказывается, нет, не поймет. Во всяком случае так, как эту работу Н. И. Бухарина понимает А. Лацис, без помощи последнего понять мудрено.
«В те времена в печати не мямлили» [1, с. 216], — замечает А. Лацис по поводу достаточно резких слов и оценок автора «Злых заметок»: «шовинистическое свинство» (вместе с выделенным это о стихотворении П. Дружинина), «гнилое» (это об искусстве А. Вертинского), уровень «национальной гордости» мещанина «поквалифицированнее» (это о поэзии Ф. И. Тютчева), «гениальный пьяница» (это о П. Верлене), «отвратительная напудренная и нагло раскрашенная», «гнусная» «российская матерщина» (это о «есенинщине»), тронул молодежь в «форме вредоносной по существу» (это о поэзии С. Есенина), «интеллигентская слюнявость», «жалкая дряблость» (это о традициях литературы, которые «подпирает» есенинщина).
«вряд ли всем придутся по вкусу», и заявляет, что «такая чувствительность является нашей бедой, а не заслугой». Тут он совершенно прав — именно «бедой». И хочется надеяться, что уроки этой пережитой нами беды мы усвоили хорошо и в нас никогда вновь не уснет пророческая «повышенная чувствительность». Потому что если согласиться с А. Лацисом в том, что приведенные обороты «придавали тексту характер доверительной, непосредственной беседы с читателем», то самым большим мастером такого рода бесед десятилетие спустя после появления фельетона Н. И. Бухарина станет А. Я. Вышинский, о чем убедительно рассказал в очерке «Царица доказательств» А. Ваксберг [2]. «Проклятая помесь лисицы и свиньи» — таким языком прокурор будет «беседовать» с партийным лидером.
Никак не упрекнешь в отсутствии «стремления прямо называть вещи своими именами» и печально знаменитое послевоенное Постановление ЦК «О журналах «Звезда» и «Ленинград»: «пошлые вещи», «гнилая безыдейность», «злостно хулиганское изображение», «пошляк и подонок литературы» (это о М. М. Зощенко); «литературная и общественно-политическая физиономия», «пустая безыдейная» и «старая салонная поэзия», «вредное влияние» (это об А. А. Ахматовой).
Что же касается замечания А. Лациса о том, что мы «чересчур привыкли к всевозможном уклончивым перифразам», то его собственное предисловие хороший повод убедиться, так это или не так. Я горячо надеюсь, что многие читатели (жаль, если не большинство), независимо от того, разделяют они позицию современного комментатора Н. И. Бухарина или нет, «поморщатся» от его «энергического слога»: «некая ленинградская авторесса», «катила бочку», «агрессивно-критическая бочкотара» [1, с. 209], «пристальная авторесса» [1, с. 211], «рассохшиеся бондарные изделия» [1, с. 212] и проч. Неужели это может сегодня показаться кому-нибудь остроумным? Неужели непонятно, что фраза оппонента «слова его интеллигентно-холодны» [1, с. 210] совсем не придает «неблаговидный оттенок» слову «интеллигент»? Ведь если расставлять подобным образом литературно-критические силки, то первым в них попадется как раз подзащитный А. Лациса, разоблачающий «интеллигентскую слюнявость» и «интеллигентское самомнение». Неужели не ясно, что называть своего оппонента «авторессой» — значит острить в традициях Постановления 1946 года, в котором женщина-поэт уничижительно поименована «писательницей»? Неужели пережитое нас действительно ничему не научило, и у нас продолжают иметь силу аргумента чисто акустические и количественные параметры изобретенного кем-либо ругательства? Что же тогда составляет содержание фигурирующего в статье А. Лациса термина «постыдное занятие»?
Трудное ремесло — тайное делать явным: нужно большое умение читать между строк. Но еще труднее — явное делать тайным, так как в этом случае то, что сформулировано в строчках, приходится вообще игнорировать.
Что является главным предметом исключительно резкой критики Н. И. Бухарина в «Злых заметках»? А. Лацис: «<...> Бухарин выступал не столько против Есенина, сколько против (выделено А. Лацисом. — В. К.)» [1, с. 214]. Во-первых, второе невозможно без первого, даже если между ними и имеются достаточно серьезные различия, как, например, между Л. Н. Толстым и толстовством. Во-вторых, в данном случае таковых различий для Н. И. Бухарина вообще нет. Согласимся с А. Лацисом, что «есенинщина» в статье — это не о поэте. Но о ком тогда «крестьянский поэт», «есенинская поэзия», «есенинский стих», «Сережа», «Сергей Есенин» (дважды), «Есенин» (8 раз)? По этой логике и уничтожающие оценки в «Злых заметках» знаменитого «Умом — России не понять» (с четырьмя неточностями при цитировании двух строк — и это в статье, осуждающей «мещанское отсутствие культуры труда»!) имеют отношение только к «тютчевщине», но никак не к Ф. И. Тютчеву.
Современники поняли Н. И. Бухарина так, как он сам хотел быть понятым. Сошлемся на авторитет того же В. В. Маяковского, которого не раз призывает в союзники А. Лацис: «Нельзя же все-таки скрывать такой факт, что выступавшие товарищи и Бухарин в своих заметках выступали не только против есенинщины, а против Есенина, против Есенина самого, как он есть» [6, с. 319].
Разоблачая «есенинщину», воздает ли Н. И. Бухарин должное масштабу поэтического дарования С. А. Есенина? А. Лацис считает, что отрицать это могут только «обвинительных дел мастера», и приводит, как он выражается, «положительную фразу»: «Есенин талантлив? Конечно, да. Какой же может быть спор?» Наш критик мог бы считать себя победителем, если бы последнее слово не оставалось за Н. И. Бухариным: «Есенин талантлив? Конечно, да. Какой же может быть спор? Но талантлив был и Барков, этот прямой предшественник пушкинского стиха. Талантлив в высокой степени «академик» И. Бунин. Даже Мережковскому нельзя отказать в этом свойстве» [1, с. 222]. Время многое изменило. Сегодня не стыдно стоять в одном ряду с И. С. Барковым, давным-давно раскавычили мы и нашу славу — академика И. А. Бунина. И только имя Д. С. Мережковского, одного из самых лютых, самых непримиримых врагов Советской власти в эмиграции, дает нам почувствовать, что выстроенный ряд имен имел в 1927 году отнюдь не только литературный, но и ярко выраженный политический — и весьма зловещий — смысл.
Сразу же за приведенной цитатой с именами в «Злых заметках» следует вторая «положительная фраза», на которую опирается А. Лацис, доказывая «многосторонний подход» Н. И. Бухарина в творчеству поэта: «Есенинский стих звучит нередко, как серебряный ручей». Лучше бы А. Лацис этого не делал. Потому что тогда бы нам не пришлось приводить мысль Н. И. Бухарина целиком. Одно из двух: или А. Лацис шутит с нами, или он нас всех считает неспособными не только мыслить, но и просто читать. Вот что на самом деле пишет Н. И. Бухарин слово в слово: «Даже Мережковскому нельзя отказать в этом свойстве. Есенинский стих звучит нередко, как серебряный ручей. И все-таки в целом есенинщина — это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из «кобелей», икон, «сисястых баб», «жарких свечей», березок, луны, сук, господа бога, некрофилии, обильных пьяных слез и «трагической» пьяной икоты; религии и хулиганства, «любви» к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на «широкий размах» (в очень узких четырех стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до «принципиальной» высоты, и т. д.; все это под колпаком юродствующего quasi-народного национализма, — вот что такое есенинщина» [1, с. 222-223].
«Квазинародный, то есть мнимонародный, псевдонародный, национализм, — вот что было главной мишенью «Злых заметок» [1, с. 215]. Прекрасно. Пусть будет так. Тем более, что «псевдонародность» — это, безусловно, плохо, и с ней нужно решительно бороться. Но чего стоит эта борьба, если ее главными объектами стали Ф. И. Тютчев и С. А. Есенин? Если народность этих двух поэтов мнимая, то что такое тогда вообще эта народность и с чем же это мы, позвольте спросить, боремся? Не с культурой ли как таковой, а значит — и с народом, который ее создал?
А. Лацис опять возражает: «<...> в фельетоне Бухарина нет и не было ни малейшего тяготения к запретительству» [1, с. 219]. Воистину по-тютчевски: «Они не видят и не слышат». «Самоновейшие», говоря словами А. Лациса, защитники Н. И. Бухарина оскорбляют его. Он был честнее и последовательнее. Сделав вывод, что проанализированные им литературные факты «имеют крупное общественное значение: это, повторяем, целая идеология», он не мог не бороться с чуждой ему идеологией и не призывать к этому других. Иначе зачем было писать «Злые заметки» и четырежды их за пять лет публиковать? И он боролся: «<...> есенинщина — это самое вредное, заслуживающее настоящего бичевания, явление нашего литературного дня (выделено Н. И. Бухариным. — В. К.)» [1, с. 222]; «<...> в наше время <...> нужны совсем другие характеры, энергичные и волевые, а не труха, которую давно пора свалить в мусорный ящик» [1, с. 223]; «<...> «советские» устремления <...> оказались совсем не по плечу Есенину» [1, с. 223]; «<...> есенинщина имеет огромный успех, становясь таким образом вредной общественной силой» [1, с. 225]; «<...> по есенинщине нужно дать хорошенький залп — В. К.)» [1, с. 224]. И вот итоговое: «С этим гнильем надо кончать» [1, с. 227].
По самой форме «Злые заметки» выглядят именно как директива в области идеологии и культуры. Они написаны в виде заметок партийного руководителя самого высокого ранга, обремененного множеством важных дел (эти дела коротко и ненавязчиво перечисляются, внося в фельетон необходимый масштаб соизмерения несоизмеримого), улучившего минуту, чтобы заглянуть в современную литературу и указать на замеченные с ходу недоработки и упущения: «За сутолокой больших и малых дел, которые до краев наполняют дни, — а иногда и ночи, — не успеваешь следить за другими «фронтами», расположенными несколькими этажами повыше «политики цен», местного бюджета, китайской гражданской войны, английских происков, сырьевой проблемы и тому подобных вещей, которыми «наш брат-мастеровой» (мастеровой революции) занимается, так сказать, «по долгу службы». Но иногда приходится запускать глаз и в эти области. И — нужно признаться — не всегда находишь там, «наверху», жемчужные зерна» [1, с. 220].
Поставив проблему, Н. И. Бухарин одновременно помогает ее решать: «Нельзя нашу молодежь кормить в лошадиных дозах одним и тем же. Больше разнообразных вопросов! Больше <...>! Больше <...>. Больше <...>! Поменьше <...>!» [1, с. 226]. «Слезы — допустимы. Но зачем же <...>? Печаль — тоже. Но зачем же <...>?» [1, с. 227]. «Нам нужна литература бодрых людей <...> подальше от <...>. Поближе к <...>!» [1, с. 227].
публицистика эпохи застоя. Мог ли редактор «Красной Нови» А. Воронский, печатавший всякую «есенинщину», ослушаться идеолога партии? Конечно, мог, убеждает нас А. Лацис. И ему ничего за пропаганду «гнилья» не было? Конечно, не было. Ни в 1927-м, ни в 1928-м. (Бедный-бедный А. Воронский! Что нам до твоей судьбы в годы последующие…)
Имели ли «Злые заметки», опубликованные в «Правде» 12 января 1927 года, какое-нибудь отношение к той кампании травли, которая развернулась вокруг имени С. А. Есенина в нашей печати в том же 1927 году? Конечно, нет, ибо «сам Бухарин направлялся в совсем (так у А. Лациса. — В. К.) иную сторону» [1, с. 215]. Правда, до появления «Злых заметок», издательство «Круг» публично объявило (7 января 1927 г.) о «срочном издании сборника, посвященного памяти С. Есенина». А вот 17 марта 1927 года оно от этого издания отказалось. С чего бы это? 6 мая 1927 года все разъяснит С. Есенина-Толстая в письме А. М. Горькому: «Вы единственный человек, который мог бы сейчас сказать по-настоящему, чтобы эти люди пришли в себя, а то они совсем взбесились. Вы не можете себе представить, что пишут в провинции и что говорят на диспутах. <...> Сергей уже стал «фашистом» (!), по отзыву особо ретивых!» [3, с. 237].
Правда, после 4-томного собрания стихотворений, выпущенного в 1927-1928 годах, следующий двухтомник мы получили лишь через 27 лет — в 1955 году. Зато целых 7 раз за эти 27 лет издавался избранный С. А. Есенин (в их числе два издания его стихов в малой серии «Библиотеки поэта»). О тиражах лучше умолчим. Полное собрание сочинений С. А. Есенина мы вряд ли получим и в ближайшем будущем. (Полное академическое собрание сочинений С. А. Есенина в 7 томах (9 книгах) было выпущено ИМЛИ РАН им М. Горького в 1995-2001 годах).
…с 1913 годом.
Это ли не ложь и не «постыдное занятие»?
А. Лацис привел много хороших цитат. Особенно актуальными в сегодняшнем споре нам показались слова Г. В. Плеханова: « — В. К.)» [1, с. 212]. Что можно возразить против теории, которую отстаивает Н. И. Бухарин? «Коммунистическая идеология имеет гораздо больший охват, чем один вопрос о снижении цен, как ни важен этот последний вопрос. А коммунисты и рабочие вообще — это не ходячие абстракции: они живые люди, с плотью и кровью. Ничто человеческое им не чуждо. Они страдают, радуются, сражаются, любят, живут, умирают. Каждый из них есть и личность, а не статистическая средняя на двух ногах, не индекс, не параграф и не абзац резолюции по текущему моменту» [1, с. 226]. Замечательные слова. Такие же замечательные, как, например, вот эти: «Мне глубоко отвратительна пусть не распространенная, но еще кое у кого сохранившаяся привычка повышать голос на людей. Ни хозяйственный, ни партийный руководитель не должен забывать, что его подчиненные — это подчиненные только по службе, что служат они не директору или заведующему, а делу партии и государства. И в этом отношении все равны. Те, кто позволяет себе отступать от этой незыблемой для нашего строя истины, безнадежно компрометируют себя, роняют свой авторитет. Да, совершивший проступок должен нести ответственность: партийную, административную, наконец, судебную — любую. Но ни в коей мере нельзя ущемлять самолюбие людей, унижать их достоинство»[7, с. 29-30]. Мне эти слова особенно памятны потому, что я в свое время ими пытался бороться с одним чиновным бюрократом. При воспоминании об этом я густо краснею. Бороться за правду, опираясь на слова Л. И. Брежнева из «Малой земли», — непростительная наивность. Но разве меньшая наивность приводить «правильные» выдержки из «Злых заметок»: «Поменьше не совсем доброкачественного штампованного материала, этого плода бюрократического идейного творчества!» — и заключать: «Эти слова разят кого надо и сегодня» [5, с. 15]. Да и чего же он стоит, этот призыв к борьбе с бюрократизмом, если в свое время своей мишенью избрал Ф. И. Тютчева и С. А. Есенина? Или нам слова по-прежнему дороже поступков?
В понимании прошлого нам нужна только правда. Иначе мы никогда не разгадаем этой зловещей цепочки, когда сначала маршал В. К. Блюхер приговаривает к смертной казни маршала М. Н. Тухачевского, а потом другой (уже малоизвестный маршал) приговаривает к смерти В. К. Блюхера. Эта трагическая цепочка есть и в судьбе Н. И. Бухарина. Сначала он начал борьбу с Ф. И. Тютчевым и С. А. Есениным, противопоставив им «литературу бодрых людей, в гуще жизни идущих, храбрых строителей, знающих жизнь, с омерзением относящихся к гнили, плесени, гробокопательству, кабацким слезам, разгильдяйству, кичливости и юродству» [1, с. 227]. Поэтом эта «бодрая» литература, не без участия автора «Злых заметок» освободившаяся от «гнили» нравственных поисков и сомнений, «с омерзением» обрушилась на него самого.
Н. И. Бухарин и его труды заслуживают нашего интереса и самого внимательного изучения. Раньше на пути того и другого стояло умолчание. Теперь все чаще дает о себе знать другое обстоятельство, о котором справедливо написал А. Ильин в статье «Громаду лет прорвав…» Солидарный с этой мыслью, я хотел бы ею закончить свои «заметки»: «Другое препятствие, тоже психологического ряда, — добросовестные, эмоционально оправданные попытки во имя столь долго попираемой справедливости представить Н. И. Бухарина прямолинейно «правильным», идеализировать его воззрения и поступки, спрямить ради сиюминутной, пусть и понятной по-человечески конъюнктуры его сложный, противоречивый путь» [4, с. 4].
ЛИТЕРАТУРА
1. — Москва. — 1988. — № 8.
2. Ваксберг А. Царица доказательств // Литературная газета. — 1988. — 27 янв.
3. Есенина-Толстая С. Письмо А. М. Горькому // Вопросы литературы. — 1980. — № 12.
4. Ильин А. «Громаду лет прорвав…» // Правда. — 1988. — 5 дек.
5. — 1988. — 7 окт.
6. — М.: ГИХЛ, 1959.
7. — М.: Известия, 1982.
КАЗАРИН Владимир Павлович — доктор филологических наук, профессор Таврического национального университета (Симферополь).