АЛЫЙ СВЕТ ЗАРИ
В моем письменном столе хранится как реликвия зачитанный до бахромы по краям страниц, с разорванной надвое поблёкшей, желтоватого оттенка выцветшей обложкой томик стихов Сергея Есенина. Издан, по-видимому, он был еще в двадцатых годах, ко мне попал в руки случайно: кто-то в конструкторском бюро тушинского авиационного завода, где я работал чертежником, дал мне его почитать да так и не попросил после вернуть, а, может, забыл, кому дал, а, может, и сам в свое время не вернул тому, у кого брал, — ведь книжка есенинских стихов переходила из рук в руки… А я не мог с ней расстаться, носил ее в морозную зиму с 46-го на 47-ой годы под телогрейкой и зачитывался есенинскими стихами в электричке, на работе в обеденный перерыв, да и в рабочие часы, когда на чертежной доске лежал прикнопленный лист ватмана и я ожидал очередного эскиза какой-нибудь детали или какого-либо узла, набросанных конструкторской рукой для воссоздания их в четких линиях на соответствующем формате.
Еще до войны, ребенком, я вслушивался в слова есенинских песен, когда случалось в нашем доме молодежная вечеринка, или когда в фабричном клубе ткацкой фабрики, принадлежавшей некогда известному меценату Сергею Александровичу Полякову, печатавшему в «Скорпионе» и «Весах» и Брюсова, и Бальмонта, и Балтрушайтиса, и других символистов, в длинных паузах обрывавшихся то и дело истертых кинолент, вдруг ударились в потолок озорные голоса:
Сколько раз я прочитал и перечитал это томик стихов Сергея Есенина, сколько раз декламировал своим приятелям и друзьям — я не помню. А это и есть первый признак поэзии, — когда стихи поэта хочется перечитывать.
Мало назвать лирику Сергея Есенина и суггестивной, и медитативной, где симфора как высшая форма метафорического выражения является основным поэтическим органическим образом. Удивительный талант Сергея Есенина — в необыкновенном, я бы сказал, божественном мастерстве органически соединять мысль и чувство своего исповедального самовыражения и видения мира с таинственным загадочным настроем и настроением природы в ее поэтическом образном восприятии живого мыслящего организма — и фауны, и флоры — вместе с человеком. Будучи на студенческой практике в рязанской областной газете, я на электричке, а потом на попутке, добрался до Константинова, вдохнул полной грудью вольного простора, которым дышал поэт, прошел по улице села до одинокой церкви, где крестили Есенина, и долго стоял возле амбара, похожего на дзот, удивленный, как это в этом уединении, за этим тусклым окошком поэт, радуясь алому свету зари, создавал свои золотые, девяносто шестой пробы, строчки. А еще по дороге в электричке один попутчик, узнав куда еду, рассказывал мне, как в послевоенный голодный год в воинскую часть, расположенную недалеко от Константинова, где он служил, приходила мать Сергея Есенина и повар полевой кухни накладывал ей котелок солдатской каши, а сами солдаты делились с ней солдатским пайком хлеба.
Никому из русских поэтов после Пушкина и Некрасова не удавалось так глубоко и так самобытно раскрыть русский (а в целом — и российский) характер, как это удалось Сергею Есенину: грусть и удаль, долготерпение и веру, трудовитость и бескорыстие, отвагу и бесшабашность. Не это ли оценил в лирике Есенина и в самом поэте старец Григорий Распутин и помог ему: попросил императрицу, чтобы поэт проходил службу в Царском селе?! Какая-то должно быть мистика помогла Распутину увидеть в поэте провидца, пророка, с болью за будущее России:
Не так ли это сейчас?! Плачет и пьет обманутая, с задранным подолом, наша бедная несчастная Русь.
И все наши лучшие национальные черты, главной из которых была духовность, гармонично сливались с живой душой природы в стихах Сергея Есенина. Поэт тем и интересен, и ценен, что он божьей милостью выражает дух своего народа, родство идущих друг за другом поколений - он знает своё высокое предназначение:
Как трагична судьба русского революционера, как трагична судьба русского поэта. Поэту хочется всех примирить, он жалеет всё живучее — всех божьих тварей, включая и человека, для него и красивое и безобразное по своему внешнему различию одинаково дороги как многообразие жизни на земле:
Не зло с добром примирить, а тварей божьих между собой — и в том числе и всё тех же людей, то есть нас, непримиримых часто между собой по самым разным причинам.
духа, национального характера, национального колорита, она не поэзия, а просто стихотворчество. Без национального исторического самовыражения поэзия, литература теряют смысл. Нет вненационального или наднационального художника, как нет и культуры как таковой. И общечеловеческими духовными ценностями становятся только глубоко национальные произведения литературы и культуры. Нескоро еще, ох, нескоро —
Да и наступит ли такое время? Людская речь многоязыкая и в один язык ей никогда не слиться. Все народы Советского Союза знали общий для наиболее доступного общения русский язык. Но при этом, за редким исключением, не забывали и свой, родной, яростно его отстаивали. Сколько возникло конфликтов из-за того, что язык свой каждая республика, ставшая государством, переводила в разряд государственного, не признавая, часто себе в ущерб, русского? А вот русские люди, проживающие или проживавшие в республиках страны Советов, совсем, за редким исключением, не знали местного языка. И, по-моему, это одна из причин развала Советского Союза. В недавнем прошлом называли советский народ некой общностью, но «советского» языка не было и не могло быть. И национальный вопрос остается самым больным вопросом. Дело-то не столько в том, какая кровь течет в жилах человека, а в том, на каком он языке говорит — на родном или не родном. И не очень-то верится, что наступит такое время, когда человечество задастся целью, «…чтобы в мире без России, без Латвии, жить единым человечьим общежитьем» (Маяковский). И на каком же языке будет разговаривать это «человечье общежитье»? На эсперанто, созданном варшавским врачом Заменгофом еще в 70-х годах прошлого (XIX-го. — Ред. -сост.) века? Да ведь этот международный язык искусственный, агглюнативный.
Сергей Есенин был глубоко образованным поэтом, его самобытный талант вбирал в себя не только русскую, но и мировую культуру, оставаясь в то же время национальным. Отсюда своеобразная образность: «Красный угол, например, в избе есть уподобление заре, потолок — небесному своду, а матица — Млечному пути» («Ключи Марии»). И при этом он ничего и ни у кого не заимствовал, а создавал свой поэтический мир. Метафоры Есенина — целое открытие в поэзии. И поэтическое видение — в родстве человеческой души и небесной звезды: они постоянно говорят друг с другом. От широкого простора земных образов до образного восприятия мироздания. Но при этом без той космической пустоты, которой так сейчас рьяно поклоняются авангардисты, декларируя некую связь со Вселенной без своего оригинального поэтического видения.
видение мира Сергея Есенина и выдавал это потом громогласно за своё поэтическое открытие, разглядеть было вначале трудно. Я даже не хочу говорить о таких стихотворцах, как Александр Жаров, растянувший свою «Гармонь», как есенинскую тальянку. Возьму пример покрупнее. Не все согласятся со мной. И всё же я убежден в своей правоте.
Итак — Сергей Есенин не только в своих стихах и в прозе, но и в своих размышлениях о поэзии оставался поэтом исключительно по-своему образным, оригинальным. Вспомните его «Вступление» (обратите внимание на это слово!) к сборнику «Стихи скандалиста» — вот этот абзац: «…Слова — это граждане. Я их полководец. Я веду их в строй как новобранцев. Сегодня они неуклюжи, а завтра буду в речевом строю такими же, как и вся армия» (20 марта 1923 [года]. Берлин). Поэт противился всякому идеологическому давлению: «…Вот потому-то нам и противны так занесенные руки марксистской опеки в идеологии сущности искусства» («Ключи Марии»). И потому называл себя полководцем «слов-граждан». По сути эта мысль Сергея Есенина — целый образный ряд его поэтического видения, еще не успевшего найти своего выражения в стихотворной форме — в лирике или в поэме. И, не сомневаюсь, Сергей Есенин непременно бы развернул его в своём «речевом строю» и пополнил бы ратями слов всю свою многострочную «армию». Но не успел. Этим образным рядом воспользовался «подглуповатый футуризм» — тот самый, который поэт так охарактеризовал: «Очертив себя кругом Хомы Брута из сказки о Вне, он крикливо старается напечатлеть нам имена той нечисти (нечистоты), которая живет за задним углом наших жилищ» («Ключи Марии»). Сразу же после смерти Сергея Есенина его соперник на российском Парнасе, относившийся к России по-своему, так:
Владимир Маяковский в стихотворении «Сергею Есенину» повторил есенинскую мысль: «Слово — полководец человечьей силы», сказав о великом русском поэте Сергее Есенине, так же, как и о России, отвратные слова: «У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга подмастерье». А спустя несколько лет из поэтического видения Сергея Есенина о роли поэта как полководца Маяковский, читавший несомненно и знавший это есенинское образное сравнение, создал целую развернутую метафору, сквозной образ в своем «Вступлении» (не случайное совпадение двух «Вступлений») в задуманную им новую поэму о пятилетке «Во весь голос»»: он использовал всю поэтическую систему образного видения — и прошел «по строчечному фронту» (то есть по есенинскому «речевому строю»), где «поэмы замерли, к жерлу прижав жерло нацеленных зияющих заглавий» и «застыла кавалерия острот, поднявши рифм отточенные пики», и выстроились «все поверх зубов вооруженные войска» (у Есенина — «вся армия»). Вот так «весомо, грубо, зримо» Маяковский использовал поэтическое видение Сергея Есенина, его сквозную образную систему, а самого поэта — как литературного донора, сделав переливание «поэтической крови» в свои строчки. Если бы Сергей Есенин был жив, он непременно бы уличил Маяковского в плагиате и сказал бы ему его же словами: делай под себя! Но —
оплакивала Марина Цветаева обоих погибших поэтов. «Во весь голос» — безусловно сильное произведение, я с юности знал его наизусть. И всё же… Впрочем, русских поэтов не раз обкрадывали, выдавая их поэтическое видение за свое творческое открытие. Если внимательно прочитать полки поэзии, примеров тому тьма.
О духовном воздействии, о душевном влиянии, о силе слова поэзии Сергея Есенина сказано многократно. Сколько раз читатели исповедовались в своём открытии безбрежного образного мира есенинских стихов! И однажды мой прославленный земляк, кавалер орденов Славы всех трех степеней, участник парада Победы 1945 года, Василий Иванович Курлов, однокашник моего брата Сергея, загубленного в свои 28 лет после гитлеровских концлагерей уже дома, поведал мне солдатскую историю о своей встрече с музой Сергея Есенина у переправы через Днестр возле селения Спея. В аду войны, изрыгавшей свиней и огонь, солдат Василий Курлов, перебегая от укрытия к укрытию, от воронки к воронке, вдруг увидел на песчаном берегу трепещущий страницами томик стихов Сергея Есенина — то ли оброненный кем-то из солдат, то ли вырванный взрывом из его подсумка… Василий Курлов укрылся в окопчике, стряхнул песок со страниц, вчитался — и вдруг рёв озверевшей войны притих в его ушах и слух наполнили есенинские строчки:
Стихи поэта читали потом всей ротой, книжка переходила из рук в руки… Как поднимала патриотизм, воинский дух поэзия Сергея Есенина! Но ее в годы Великой Отечественной не издавали. В те годы самыми популярными поэтами были Твардовский и Симонов. Они оттесняли не только своих современников — Дмитрия Кедрина, Ярослава Смелякова, Бориса Ручьева и многих других, но и Сергея Есенина. Да кто из них сильнее, чем Сергей Есенин, мог «глаголом жечь сердца людей»!
«На переправе». Она пока опубликована только в районке «Красногорские вести» 9 мая 1992 года благодаря покойному уже замечательному редактору Анатолию Козенко, но я не теряю надежды напечатать ее и в центральной печати, как и другие свои стихи о Сергее Есенине.
К сожалению, русская поэзия сейчас находится в блокаде пошлости эстрадной. Весомого, зримого слова русской поэзии боятся, ибо в ней — правда. Агитпроп демократии, провозглашая идеологию «жизни чрева», как метко определил такого рода искусство Сергей Есенин («Ключи Марии»), пытается выставить русскую поэзию на посмешище как поэзию, зараженную идеологией времен тоталитарной системы. Это, конечно, чепуха. Лучшие произведения русских поэтов остаются духовной ценностью, не подверженной догматической фальши. И смешны потуги нынешних авангардистов единолично представлять лицо русской поэзии, как в недавнем прошлом пытался это сделать «подглуповатый футуризм». Русской поэзии противоестественно всякое там кривляние. И тогда, и сейчас издавалось немало стихотворных сборников, не имеющих никакого отношения к русской поэзии.
Горько видеть, как в год 100-летия рождения Сергея Есенина на полках книжных магазинов и на этих бесконечных книжных лотках с бесконечно пошлыми книжонками на эротическую тему не встретишь томиков стихов Сергея Есенина. И когда я беру с полки есенинский сборник из серии Библиотеки Всемирной Литературы объёмом всего-навсего 18 учетно-издательских листов у меня поднимается гнев против его составителей: неужели не хватило бумаги? В него не вошли «Страна негодяев», другие поэмы и стихи… А рядом толстый том Генриха Гейне, объёмом 43 п. л. Я ничего не имею против Гейне и не раз зачитывался его зимней сказкой «Германия», но зачем же так нужно было унижать великого русского поэта Сергея Есенина? Ведь в те застойные годы издавались толстенные тома современных поэтов из разряда «секретарской литературы» и на них бумаги хватало… «Там русский дух… там Русью пахнет!» — сказал бы Александр Сергеевич Пушкин о поэзии Сергея Александровича Есенина. Сейчас русской, российской музе нет хода в СМИ, на эстрады, поэты редко выступают, книжные магазины заявки на поэтические издания не принимают, деньги на выступления не выделяют, русским поэтам не присуждаются государственные премии.
И этот алый свет зари поэзии Сергея Есенина никогда не пожухнет покуда жива Русь, вскормившая поэта. И тот старенький томик в моем столе дорог мне как первая любовь.
«балалаечником», как называл его в своем «Юбилейном» Маяковский, а великим русским национальным поэтом был, есть и остается Сергей Есенин, с гордостью и национальным достоинством сказавший о себе:
Исповедальностью — этой, как называл ее Пушкин, «змеи сердечной угрызенья» — и дивным светом прозренья нам ценна и дорога поэзия Сергея Есенина.
1995 г., август-сентябрь, г. Красногорск
«Оратания Россия». М., «Знак», 2011 г.
© Терёхин В. Л., наследник