Любовь Столица
Будучи проездом из Константинова в Петроград в сентябре 1915 года, в Москве Сергей Есенин познакомился с поэтессой Любовью Никитичной Столицей (урожд. Ершовой, 1884-1934). Поэт посвятил своей новой знакомой шутливый экспромт: «Любовь Столица, Любовь Столица,//О ком я думал, о ком гадал.//Она как демон, она как львица, — //Но лик невинен и зорьно ал».
Литературный салон Любови Никитичны «Золотая гроздь» в 1915 году находился на улице Большие Каменщики в доме № 17 (1 и 2 фото; дом явно надстроен, но его постройка относится к 1910 году).
Существует несколько писем Есенина, адресованных Столице. Вот одно из них от 22.10.1915 г.: «Дорогая Любовь Никитична! Простите за все нежно канутое. Передо мной образ Ваш затенило то, что вышло для меня смешно и грустно. Очень радуюсь встрече с Вами: суть та, что я приобщен Вами до тайн. Сейчас, с приезда, живу у Городецкого и одолеваем ухаживаньем Клюева. Вчера мило гуторил с Блоком, а 25-го в Тенишевском зале выступаю со стихами при участии Клюева, Сережи <Городецкого>, Ремизова и др… До сих пор не вывелся запах целующей губы вишневки и теплый с отливом слив взгляд Ваш. Не угощайте никогда коньяком — на него у меня положено проклятье. Я его никогда в жизни не брал в губы. Жду так же, как ждал Вас до моего рождения. Любящий и почитающий Ваш С. Есенин». Любовь Столица подарила юному поэту свой поэтический сборник с кокетливой надписью: «Новому другу — который, быть может, будет дороже старых… С. А. Есенину — Любовь Столица».
здание занимали, в основном, конторы. Судя по тому, что Есенин написал несколько писем хозяйке салона, то, можно предположить, что и встреч было несколько. И на Мясницкой поэт тоже побывал (см. следующие фото). В начале своей поэтической карьеры литературных салонов Есенин посетил множество. Ст. и С. Куняевы пишут об этом периоде: «…юноша уже тогда был себе на уме, все запоминал и вел свою игру». И далее: «Он рано сообразил, какими средствами достигаются успех и слава».
Поэтесса Серебряного века Н. Я. Серпинская оставила любопытные записи о литературно-артистическом салоне «Золотая гроздь»: «Любовь Никитична — хмельная и ярко дерзкая, с знакомым мне вакхическим выражением крупного лица, с орлиным властным носом, серыми пристальными, распутными глазами, в круглом декольте с приколотой красной розой и античной перевязью на голове, с точки зрения комильфотной элегантности выглядела и держалась претенциозно, вульгарно и крикливо… Здесь — все считали себя людьми одного круга, веселились и показывали таланты без задней мысли о конкуренции. После ужина все, в лоск пьяные, шли водить русский хоровод… Любовь Никитична, неистово кружась в сонме развевающихся пышных юбок и распустившихся волос, казалось, была готова отдаться, в буйном припадке страсти, всем присутствующим мужчинам… Я завидовала ее самовлюбленной уверенности в талантливости и нужности своих стихов, в созданный ею воображаемый, приукрашенный мир незнаемой мною русской деревни, русского народа».
Другой посетитель салона, поэт Владислав Ходасевич писал: «Скажу по чести — пития были зверские, а продолжались они до утра — в столовой, в гостиной, в зале. Порой читались стихи, даже много стихов, подходящих к случаю, — только уже не все способны были их слушать… Перебывала же на «Золотой грозди», кажется, вся литературная, художественная и театральная Москва».
— поэту Ширяевцу: «Тут о «нравится» говорить не приходится, а приходится натягивать свои подлинней голенища да забродить в их пруд поглубже и мутить, мутить до тех пор, пока они, как рыбы, не высунут свои носы и не разглядят тебя, что это — ты… С ними нужно не сближаться, а обтесывать, как какую-нибудь плоскую доску, и выводить на ней узоры, какие тебе хочется… Бывают, конечно, сомнения и укоры в себе, что к чему и зачем все это, но как только взглянешь и увидишь кого-нибудь из них, так сейчас же оно, это самое-то всплывает. Люботно уж больно потешаться над ними, а особенно когда они твою блесну на лету хватают, несмотря на звон ее железный. Так вот их и выдергиваешь, как лещей и шелесперов». Это письмо написано в 1917 году. Поэт чувствует себя в литературе все уверенней. Он уже может сказать о себе: «Я значенье свое распознал…»
