«На богатой старухе женился»
Сергей Есенин всегда был под прицелом завистников: слишком легко и высоко взлетел, слишком талантлив, слишком популярен, слишком хорош собой, слишком на виду, слишком нравится женщинам…
А уж когда в Москву приехала Айседора Дункан — знаменитость мирового уровня — и полюбила этого баловня судьбы, для злоязычной богемы и вовсе наступил праздник души! Да что там богема! Самые близкие друзья приходили в роскошный особняк на Пречистенке, где поселили Айседору и где, с некоторых пор, обитал и Есенин, ели-пили, в долг деньги брали, уходили и злословили, злословили, злословили…
Айседора была старше Есенина. Глумясь над разницей в возрасте этих влюбленных, называли разные цифры: и пятьдесят-то лет босоножке, и шестьдесят, и даже шестьдесят четыре некоторые от щедрот своих ей приписывали… А Есенина, разумеется, в корысти обвиняли. Даже Толя Мариенгоф говорил, что Сергей в мировую славу влюблен, а не в женщину, которая волновала самых изысканных эстетов! Даже Петр Орешин (по свидетельству того же Мариенгофа), посетовав на отсутствие у Есенина денег, как-то выругался: «Дурак! Какого же черта на богатой старухе женился?» А это была любовь. И разница в возрасте была. Айседоре в пору встречи с Есениным уже сорок три года исполнилось. Есенину — всего двадцать шесть. Да только любовь-то возраста не имеет. В любви имеет значение только сама любовь.
Из воспоминаний Анатолия Мариенгофа: «Мы сидели с Есениным в ложе бенуара, недалеко от сцены. Слева, в соседней ложе, были — актриса, актер и нэпман. Нам не пришлось особенно навострять уши, чтобы слышать их болтовню. Члены профессионального союза работников искусств имеют обыкновение говорить значительно громче, чем простые смертные. Они жаждут, чтобы посторонние люди, проходящие мимо или сидящие поблизости, обращали на них внимание… <…> «Знаете ли, друзья мои, — сказал молодой человек с подбритыми бровями, — а ведь это довольно неэстетическое зрелище: груди болтаются, живот волнуется. Ох, пора старушенции кончать это занятие.» <…> Мне было страшно взглянуть на Есенина. <…> «Наши мегеры в ее возрасте с клюками ходят, и на каждом пальце обеих ног у них по мозольному кольцу, — <…> промурлыкало прекрасное существо, которую парикмахер сделал златокудрой. — Клянусь истинным Богом!» <…> Есенин сидел в глубине ложи, прячась от зрителей. «Пойдем, Толя», — процедил он побелевшими губами, почти не разжимая челюстей. Я поднялся с кресла. Есенин натянул замшевую перчатку на трясущуюся руку. «Есенин!.. Есенин!.. — зашептали вслед приятные соседи. — Муж!.. Ха-ха! Муж старухи!»
Надо отметить, что и Анатолий как-то уж слишком смакует этот эпизод. А сколько их было в истории любви двух ранимых и талантливых людей. И в жизни Есенина вообще… «Ко всему безжалостно привык…»