Сергей Клычков: «Где же тут, в такую бурю, — уцелеть!»
В октябре 2015 года исполнилось 78 лет расстрела поэта, прозаика, переводчика Сергея Клычкова
Неумолимо близится к своему завершению 2015 год, объявленный в стране Годом литературы. Естественно, он стал стимулом для многих что-то почитать из того, что не смогли сделать раньше, или основательно позабыли. Немало новых поклонников обрело радио «Звезда», которое даже в ночные часы в профессиональном актерском исполнении доносит до полусонных слушателей главы из произведений прекрасных писателей, многие из которых основательно подзабыты.
К таким людям относится и Сергей Антонович Клычков (5.07.1889, д. Дубровки Калязинского уезда Тверской губ. — 8.10.1937, Москва, Лефортовская тюрьма) — поэт, прозаик, переводчик. Человек с трагической судьбой. В октябре 2015-го исполнилось 78 лет его расстрела. В этой статье я не ставлю цели рассказать о многогранном таланте этой яркой личности. Отмечу вехи.
Дебют Клычкова в литературе состоялся в 1907 году. Стихи были замечены в литературном мире. Уже в конце этого года В. В. Вересаев писал И. А. Бунину о начинающем поэте: «Если найдете стихи стоящими (мне они очень нравятся), то, может быть, посодействуете ему в их напечатании». В конце 1910 года (датирован 1911 г.) в издательстве «Альциона» выходит первый сборник поэта, названный им «Песни», которые Николай Клюев назовет «хрустальными песнями». Затем выходит сборник поэта «Потаенный сад» (1913). Последняя книга стихотворений С. Клычкова «В гостях у журавлей» вышла в Москве в 1930 году, когда автор стараниями пропаганды уже носил на шее бирку «бард кулацкой деревни». Вот какие стихи давали повод обвинить его в этом.
…Годом раньше, отвечая на анкету одного журнала, Клычков признавался, что за последние два года «почти ничего не написал: «Критика для меня имеет сокрушительное значение». В одном из стихотворений, которые теперь отнюдь не напоминали его прежних песен, он позволил себе мрачное пророчество:
Но нашлись в среде московских литераторов люди, которые протянули ему руку помощи. И среди них, чем я очень горжусь, был мой отец, известный литератор Волков Анатолий Андреевич (1909-1981 гг.), работавший в ту пору в Гослитиздате, где возглавлял сектор поэзии. Он вместе с поэтом Василием Васильевичем Казиным (1898-1981 гг.) убедил руководство издательства в интересах популяризации в мире национальной политики страны издать на русском языке киргизский эпос «Манас». В ЦК ВКП (б) идею в целом поддержали. И в предисловии было написано: «Это замечательный эпос народа, по богатству фантазии, по силе выразительности могущий стоять рядом с такими памятниками народного творчества, как русские былины, карельская «Калевала», древнегерманские «Нибелунги».
Сергей Клычков обрадовался предложению, но высказал сомнение, сказав в приватной беседе, мол, друзья, спасибо за поддержку и доверие, но боюсь наделать много ошибок, восточный мир для меня большая тайна и загадка. На что собеседники ему резонно заметили: «Твой друг Сергей Есенин в персидской поэзии тоже не очень-то разбирался. А как гениально написал…»
И работа закипела. Заказали подстрочник, который сделал историк Киргизии, неважно знавший русский язык. Долго думали, как назвать книгу. В итоге дали название «Алмамбет и Алтынай». И снабдили поэму припиской на титульном листе «Вольная обработка киргизского эпоса «Манас».
Автограф на подаренной Сергеем Клычковым Анатолию Волкову книге Эпоса «Манас» и ее обложка
Работа была сверхсложной, поэма читалась, колорит прослеживался, но в подстрочнике фигурировало большое количество людей с непривычными русскому уху именами: Алмамбет, Карыхан… Обилие животных: слон Конурбай, тигр Бирюкез… Много населенных пунктов, — все надо было проверять и перепроверять!
В ходе читок полиграфических «блох» было выловлено великое множество. В итоге была получена заветная виза Главлита и 13 декабря 1936 года книга подписана в печать. Вскоре тираж в количестве 5 тысяч экземпляров из 1-й типографии Трансжелдориздата (что на Большой Переяславской, 46) попал на прилавки книжных магазинов. Его значительная часть была отправлена в города Киргизии. Отец рассказывал, что реакция в читательских и писательских кругах была в целом положительная. И нападки вроде бы внешне закончились. Но трагическая развязка все же неумолимо приближалась. Недруги не дремали и методично делали свое дело… Но и число истинных почитателей таланта Сергея Антоновича неуклонно росло… Много лет спустя Евгений Александрович Евтушенко написал о Сергее Клычкове.
Конечно же, не вина Евгения Александровича, что он познакомился с творчеством Клычкова, как он образно пишет, «с опозданием позорным». Здесь налицо не фактор вины, самобичевания, а поэтическая взвихрённость, неповторимая исповедальность, — все что присуще творческой манере стихов и поэм Евгения Евтушенко. В этом убеждался и в личном общении с ним, готовя интервью с ним в середине 80-х для еженедельника «Аргументы и факты». Да и вряд ли в школьной библиотеке он смог бы прочитать книги этого замечательного поэта. Издавались они нечасто. В этом смысле мне повезло больше.
В нашей комнате на огромной книжной полке стихи Есенина и Клычкова стояли рядом, и в них я, будучи школьником, находил большое сходство поэтов в любви к родине, родной земле. А отец, написавший в дальнейшем немало фундаментальных монографий о литературе 19-20 веков, наизусть читал мне много стихов двух Сергеев — Клычкова и Есенина!