Наши партнеры |
МАНИФЕСТ
Мы, верховные мастера ордена имажинистов, непрестанно пребывая в тяжких заботах о судьбах нашего стиха российского и болея неразумением красот поэтических форм любезными нам современниками, в тысячный раз громогласно возвещаем чрез тело своих творений о первенстве перед прочим всем в словесном материале силы образа.
В тысячный раз мы выдвигаем значение формы, которая сама по себе есть прекрасное содержание и органическое выявление художника.
Принося России и миру дары своего вдохновенного изобретательства, коему суждено перестроить и разделить орбиту творческого воображения, мы устанавливаем два непреложных пути для следования словесного искусства:
1) пути бесконечности через смерть, т. е. одевания всего текучего в холод прекрасных форм, и
2) пути вечного оживления, т. е. превращения окаменелости в струение плоти.
Всякому известно имя строителя тракта первого и имя строителя тракта второго.
Созрев на почве родины своего языка без искусственного орошения западнических стремлений, одевавших российских поэтов то в романтические плащи Байрона и Гете, то в комедиантские тряпки мистических символов, то в ржавое железо урбанизма, что низвело отечественное искусство на степень раболепства и подражательности, мы категорически отрицаем всякое согласие с формальными достижениями Запада и не только не мыслим в какой-либо мере
признания его гегемонии, но сами упорно готовим великое нашествие на старую культуру Европы.
Мы — буйные зачинатели эпохи Российской поэтической независимости. Только с нами Русское искусство вступает впервые в сознательный возраст.
Сергей Есенин.
Анатолий Мариенгоф.
Дан: в городе Москве
Примечания
Манифест (с. 309). — Печатается по неполной верстке книги «„Эпоха Есенина и Мариенгофа“. Имажинисты. Москва, 1922» (ГЛМ) с посвящением, выполненным, скорее всего, рукой Есенина: «Верховному мастеру ордена имажинистов, создателю декоративной эпохи Георгию Якулову посвящают поэтическую эпоху Есенин и Мариенгоф».
Датируется по помете в автографе.
«Манифест», по замыслу Есенина и Мариенгофа, должен был предварять их совместный сборник. Замысел не осуществился, как не был осуществлен и другой их замысел — совместное написание монографий о творчестве С. Т. Коненкова и Г. Б. Якулова. О работе над этими монографиями («готовятся») было объявлено в коллективном сборнике Есенина, Мариенгофа, Шершеневича 1921 г. «Золотой кипяток» (см. т. 7, кн. 2 наст. изд.).
В «ЦК Ордена», кроме выше перечисленных, — Борис (художник) и Николай Эрдманы, композиторы Арсений Авраамов и Евгений Павлов. Московское отделение имажинистов к 1919—1920 гг. было представлено, кроме того, такими поэтами, как Рюрик Ивнев, Иван Грузинов, Матвей Ройзман, а также примкнувшими к группе имажинистов временно Валентином Вольпиным, Борисом Земенковым, Рюриком Роком.
. — Действительно, имена «строителей» не узнать нельзя, ибо они отстаивают прямо противоположные законы развития поэзии вообще и поэтического образа в частности. Имя первого — Анатолий Мариенгоф. Имя второго — Сергей Есенин.
Свою концепцию неразрывного тайного единства природы и человека, основополагающую в системе его мировоззрения, единства не застывшего — движущегося, по-есенински, «струения», поэт изложил в «Ключах Марии»: «Вот потому-то в наших песнях и сказках мир слова так похож на какой-то вечно светящийся Фавор, где всякое движение живет, преображаясь» (выделено коммент.).
«...Если бы меня спросили, — признается он, — «Как вы относитесь к Мариенгофу?», я бы ответил: «Зеленых облаков стоячие пруды» ‹фраза из поэмы Мариенгофа «Слепые ноги»›. Мариенгоф — это стоячий пруд, душный, зеленый, без воздуха, без движения.
Тихая вода, осень, желтые листья, и гром войн и революций в этот уголок не долетает. В нем тихо, спокойно, сонно и по-своему мило» (Ивнев Рюрик. Четыре выстрела в Есенина, Кусикова, Мариенгофа, Шершеневича. [М., 1921], с. 18).
Называя поэта «самым страшным из палачей живого», Мариенгоф утверждал статичность искусства вообще и статичность
поэзии как одного из видов искусства: «Искусство несет смерть ‹...› Воинство искусства это мертвое воинство. ‹...› От одного прикосновения поэтического образа стынет кровь вещи и чувства» (Мариенгоф, с. 7). И далее: «Искусство — делание движения статичным. Все искусства статичны — даже музыка» (Мариенгоф, с. 8).
Любопытно, однако, что Мариенгоф в своем «Буян-острове», т. е. в мае 1920 г., еще не придает значения существенным творческим расхождениям с Есениным, еще не замечает принципиальной разницы есенинского и своего творчества. «Человек, истинно понимающий прекрасное, должен в ‹выделено коммент.› восторгаться поэзией Есенина и Мариенгофа‹...›», — пишет он и цитирует из есенинского «Пантократора» «место, почти удовлетворяющее колоссальным требованиям современного искусства» (Мариенгоф, с. 9, 15).
Но, в отличие от Мариенгофа, проницательный Шершеневич в своем «2 × 2 = 5» (т. е. всего год спустя после создания группы) указал на «основное видимое расхождение между Есениным и Мариенгофом. Есенин, признавая самоцельность образа, в то же время признает и его утилитарную сторону — выразительность. Для Мариенгофа, Эрдмана, Шершеневича — выразительность есть случайность» (с. 10).
«Вольнодумце» «прозу и поэзию самого высокого мастерства, чтобы журнал поднялся на три головы выше «Красной нови» и стал образцом для толстых журналов» (там же, с. 257—258), Есенин наметил в качестве сотрудников поэтического отдела «старую гвардию»: В. Брюсова, А. Белого и др.
Поэт тяжело пережил смерть Блока и Брюсова. В некрологе «В. Я. Брюсов» (1924) он писал: «Все мы учились у него. Все знаем, какую роль он играл в истории развития русского стиха. ‹...› После смерти Блока это такая утрата, что ее и выразить невозможно» (см. также коммент. к статье «В. Я. Брюсов» — т. 5, с. 512—514 наст. изд.).
За год с небольшим до смерти, в ноябре 1924 г., Есенин признавался В. Чернявскому: «Отними ‹...› Клюева, Блока ‹...› что же у меня останется? Хрен да трубка, как у турецкого святого» (Восп., 1, 215).