Из книги «Я пишу как мне нравится»
Несмотря ни на что, жизнь в Москве этим летом была веселой. Я познакомился с поэтами, писателями и художниками, которые собирались вечерами в кафе на Тверской, напротив Отеля Люкс, с экстравагантным названием «Стойло Пегаса». Это было любимое место Айседоры Дункан (в то время у нее была танцевальная школа в Москве), недавно вышедшей замуж за поэта по фамилии Есенин, на мой взгляд, абсолютно никчемного. Сама же Айседора была одной из самых ярких и колоритных женщин, которых я знал. Я видел, как она танцевала, в Лондоне, когда еще был студентом колледжа, и с тех пор воспоминания о ее грации, красоте, изящности ее стройного тела жили во мне как нечто редкостное и прекрасное. И вот я встретил ее в Москве, дородную женщину средних лет, замужем за этим прыщавым Есениным, и, как ни странно, не был ни капли разочарован, потому что внутри у Айседоры горел яркий огонь, который не имел ничего общего с ее телом. Да, она была толста, ленива и пила сверх меры, ходила неряшливая и растрепанная, но в ее сердце была такая пустота, что ей прощалось все. Нет ничего разрушительнее, чем пустота в сердце, по какой бы причине она в нем ни поселилась. Сердце Айседоры опустошила трагическая смерть ее детей. Таксист, везший их вместе с гувернанткой, не справился рулевым управлением, и машина рухнула с моста в Сену. Все погибли, дети, гувернантка и сам таксист. После случившего Айседора не заботилась ни о чем. Она сама сказала мне об этом, а я спросил: «А вы вообще заботились о чем-нибудь когда-нибудь? Вы же артистка, а артисты хоть на что-нибудь в жизни обращают внимание?» Айседора ответила: «Вы чертовски умны, Уолтер Дюранти, а все же чертовски глупы. Неужели вы не видите разницы между тем, что вы чувствуете как артист, и тем, о чем вы заботитесь как человек?» Айседора была очень одинока в Москве, и я думаю, ей нравилось болтать со мной, потому что она знала, как безумно я восхищался ею.
…Однажды я сидел за ее столиком в «Стойле Пегаса», где проходил поэтический вечер. Поэты один за другим читали свои стихи, поднимаясь на маленькую сцену в конце зала. Так, по-видимому, выглядит идеальная вечеринка с точки зрения поэтов. Есенин, бывший тут же, казался пьянее и отвратительнее, чем обычно, хотя он и без того бывал пьян и отвратителен сверх меры. И когда он оставил нас, готовясь к выступлению, я не удержался и спросил Айседору, какого черта она вышла за него замуж. Ее нисколько не обидел мой вопрос. «Да, сегодня он не в лучшей форме, бедный Сергей, – заметила она, – но есть одна вещь, которую вы должны о нем знать. Мальчик – гений. Все мои любовники были гениями, это мое к ним обязательное условие». Мысленно я вздернул брови, но спорить не стал.
Через минуту-другую, пошатываясь, Есенин забрался на сцену. Кафе было заполнено пестрой, разношерстной публикой, здесь были поэты и их подружки, говорившие на повышенных тонах, прямо передо мной две проститутки с Тверской торговались с несговорчивым клиентом, в углу, рядом с дверью, парочка пьяниц смачно ругалась с извозчиком, который требовал оплату вперед, прежде чем согласиться ждать их сколько потребуется. И вот Есенин начал читать одну из своих поэм, называвшуюся «Черный человек». Поначалу его голос звучал хрипло и тихо, но по мере того, как поэтический ритм захватывал поэта, он становился сильнее. Поэма была груба и немного сыровата, но жизненна и правдива. В ней описывались переживания алкоголика, находящегося на грани белой горячки, которого преследовало ухмыляющееся лицо негра. Выражение этого лица не было враждебным, но оно преследовало, выглядывая из-за его плеча, когда он брился перед зеркалом, лежало на подушке в его постели, маячило между его туфлями, которые он собирался надеть утром.
Я знал предысторию этой поэмы. Негритянское лицо было лицом Клода Маккея, чернокожего поэта, который год назад или около того побывал в Москве, где подружился с Есениным. Как его герой, Есенин и сам был близок к белой горячке, поэтому его стихи были подлинные, реалистичные, они выражали его собственные чувства и мысли.
свидетелями которой Есенин сделал всех нас. Это был триумф чувств, переданных от Творца к Публике. Когда он закончил, стояла гробовая тишина. Все вокруг, извозчики, спекулянты, проститутки, поэты, пьяницы, застыв, сидели с открытыми ртами и повлажневшими глазами.
И тут Айседора, которую уже ничто не могло привести в смятение, спокойно сказала мне: «Ну что, вы по-прежнему не считаете моего маленького крестьянского мальчика гением?»