Кошечкин С. П.: Всеволод Рождественский рассказывает о Есенине

Всеволод Рождественский рассказывает о Есенине

— Вам понравились мои воспоминания о Есенине? Очень рад, спасибо. Как вы, вероятно, почувствовали, Есенин, его поэзия — моя давняя сердечная привязанность. Для меня Есенин — это и душевный размах, и нежность, и откровенность… Это — сыновье ощущение отчей земли, ее истории, ее природы…

Человек, сидящий за столом в небольшом уютном кабинете,— видный русский поэт середины столетия, говорит глуховатым голосом — спокойно и просто, с доброй улыбкой. Молодой Есенин при первой же встрече с ним, тоже тогда молодым поэтом, был на редкость искренен. Перед доброй душой открылся, надеясь найти в Петрограде литературное счастье, показывал еще не напечатанные стихи…

Всеволод Александрович Рождественский был одним из первых, с кем по приезде весной 1915 года в Петербург подружился Сергей Есенин. Ровесник Есенина, Рождественский свои первые стихи начал печатать почти одновременно с ним, и это не могло не сближать двух юных стихотворцев, не могло не рождать между ними взаимного расположения и доверия.

— Здесь, в Петрограде, начался путь Сережи Есенина к славе,— продолжает Всеволод Александрович.— Здесь он сразу обрел немало хороших друзей. Как я уже писал, он был душой наших компаний, пел деревенские частушки, рассказывал о своих «похождениях» в родном селе. Деревенская закваска подчас проявлялась у него самым неожиданным образом.

Однажды Рождественский, Есенин и еще несколько поэтов возвращались с дружеской встречи. Начало светать. Проходили мимо дремавшего извозчика. Немного поотставший Есенин подошел к лошади и стал гладить лошадиную морду.

— Зрелище было незабываемое,— говорит Рождественский.— Белая рука и черная морда лошади в рассветной мгле… Было тут что-то очень трогательное.

А вот что рассказал Рождественский о тогдашних поэтических «посиделках» с участием Есенина:

— Когда Есенин находился в дружеском кругу и его просили почитать стихи, он спрашивал, нет ли здесь гитары или гармошки. На инструменте он аккомпанировал себе. И он свои стихи не пел, а именно читал, но за чтением проступали музыкальные народные мелодии. Особенно он любил читать стихи на мотивы народных песен. Помню, как однажды несколько своих произведений Есенин читал под наигрыш на гитаре мотива «Живет моя отрада…».

В ходе беседы вспомнились слова близкой знакомой поэта Софьи Виноградской: «Каждая строчка его говорит о чем-то конкретном, имевшем место в его жизни. Все — вплоть до имен, которые он называет, вплоть до предметов».

— Это так,— подтвердил Рождественский.— Есенин ничего не выдумывал, он жил не только стихами, но и в стихах. Он ничего не скрывал из своих переживаний, порой был беспощаден к самому себе. Пожалуй, не очень много в мировой литературе таких, как Есенин, открытых сердец.

В своем известном мемуарном очерке «Сергей Есенин» Рождественский не обошел вниманием и отношение поэта к творчеству Пушкина и Лермонтова, Кольцова и Алексея К. Толстого. Меня очень интересовала тема — Есенин и Пушкин. Рождественский оживился, поднялся из-за стола, прошелся по кабинету.

— О, тут есть что добавить,— начал он.— Пушкина Есенин боготворил. Однажды он попросил проводить его к дому, где жил и умер великий поэт. Около исторического дома мы остановились. Есенин снял шапку и, обернувшись ко мне, тихо спросил: «Может, перекреститься, а?»

Судя по словам Есенина, ему очень хотелось написать поэму, в которой показать Пушкина среди простого народа — среди слепцов, странников и т. д. на ярмарке.

Есенину нравилась звукопись пушкинских стихов. Он однажды с подъемом читал «Для берегов отчизны дальной…» Читая, он как бы вслушивался в музыку стихов. А потом, после чтения, говорил: «А-о-а-а… Здорово!»

— Пушкин был самой живой темой наших с Есениным разговоров,— продолжал Всеволод Александрович.— И в военном Петрограде, и в Царском Селе, и в Ленинграде — везде как бы само собой вспоминалось это, по определению Александра Блока, «веселое имя». Да, Есенин перед Пушкиным благоговел, Пушкина боготворил и в то же время мог по-детски простодушно сказать о нем: «Саша был хороший…» — помните «Письмо к сестре»?

Рождественский родился в Царском Селе, по праву называемом городом муз, здесь начались и его гимназические годы.

— Есенин не раз расспрашивал меня об учебе в гимназии. «Как же тебе не писать стихи, если сам Иннокентий Федорович Анненский директорствовал в твоей гимназии!» — говорил он. Рассмешил Есенина рассказ о моей первой встрече с Аннен-ским. Когда мне было три года, няня привела меня в церковь. В какой-то момент няня опустилась на колени для земного поклона, а я вскочил ей на спину и рассмеялся. Тут подошел Анненский, снял меня со спины няни, и мы с позором покинули церковь.

— Я, правда, стал озорничать позже,— смеясь, произнес Есенин после моего воспоминания о церковном эпизоде.

переулкам. Случалось, к нему присоединялся Есенин.

О чем же беседовали поэты во время этих прогулок?

— Да обо всем,— отвечал Всеволод Александрович.— О памятных местах города, об истории дворцов и мостов, о знаменитых ресторанах и пивных… И, конечно, о нашем родном и любимом — о литературе, о поэзии… Сели, помнится, отдохнуть в Летнем саду… Вокруг — деревья, цветочные клумбы, птички летают… Подсели к нам еще двое — встречали мы их в редакциях… Есенин говорит одному из них: «Вы вот университет кончали… А, скажите, что это за цветок?» — и показывает на клумбу. Бывший студент пожал плечами… Сам Есенин цветы знал хорошо, некоторые из них называл по-своему, по-рязански.

Об изображении природы в стихах Афанасия Фета как-то заметил: «Это все не так. Это все из окна барского дома…»

Затевались споры об образах, художественных тропах… Есенин горячился: «Это все есть у народа. Мы тут только наследники народа… Это только надо знать, найти, прочитать, услышать, осмыслить…»

«Хорошо дружить между собою «незнакомые» слова»,— говорил он.

В последний раз Рождественский видел Есенина в Москве во второй половине ноября 1925 года, за пять недель до трагедии.

…Эта наша беседа состоялась в 1957 году.

Столетие Сергея Есенина: Международный симпозиум. Есенинский сборник. Вып. III. М: Наследие, 1997.