В ТЕ ДВАДЦАТЫЕ
В послереволюционные годы в Петрограде, в студии моего отца, расположенной на шестом этаже большого серого дома на Невском проспекте возле Литейного, устраивались «литературные понедельники». Я и моя сестра Фредерика — обе ученицы поэтической студии при первом в России Доме искусств — предполагали, что гостями будут только наши литературные друзья, но потребность в общении оказалась настолько велика, что охватила большой круг литераторов.
В огромной, промерзшей, неотапливаемой квартире десятки молодых и старых, знаменитых и начинающих поэтов собирались раз в неделю для того, чтобы почитать и послушать новые стихи. В центре комнаты с большим полукруглым окном стояла железная «буржуйка» с трубой, протянутой через всю комнату в форточку, прямо на Невский проспект. Любителей поэзии было так много, что рассаживались не только на низких диванах, но и на полу — на диванных подушках и валиках, а то и просто на паркете вокруг раскаленной печурки.
В летнее время через маленькую дверь выходили на узкий, тянущийся но фасаду балкон. Отсюда открывалась широкая перспектива города от куполов Исаакиевского собора до шпиля Петропавловской крепости. Здесь вершились судьбы: разрушались браки, устанавливались новые связи, зарождались и рассеивались личные тайны.
А в комнате читали стихи: каждый желающий, по кругу, из любого угла комнаты. А потом разносили горячий чай с кусками черного хлеба без масла. И кто здесь не бывал! И великолепная Анна Ахматова, и изящный Михаил Кузмин, и величественный Бенедикт Лившиц, и старенький Федор Сологуб, и благородный Михаил Лозинский с группой своих учеников поэтов-переводчиков, и отец и сын Чуковские, и прозаическая группа «Серапионовы братья», и, конечно, вся поэтическая молодежь. После окончания спектакля приезжали актеры во главе с Сергеем Радловым и красавицей поэтессой Анной Радловой.
Осенью 1925 года у нас дома друзья отмечали пятидесятилетний юбилей Михаила Кузмина (Ошибка мемуаристки. Речь идет о праздновании 20-летия литературной деятельности Кузмина 11 октября 1925 года. — Прим. ред.) Изысканный, тонкий поэт и музыкант, Михаил Кузмин был человеком легкого, общительного нрава, остроумным и всеми любимым в обществе.
Был большой праздник. Сохранилась фотография (к сожалению, у меня очень плохой отпечаток), где Кузмин сидит в окружении двух Анн — Анны Ахматовой и Анны Радловой, а кругом поэты и писатели: Михаил Лозинский. Николай Клюев, Константин Федин, Даниил Хармс, Павел Медведев, Юрий Юркун, цыганская певица Пина Шишкина, художник Николай Радлов, Василий Калужнин и другие. На этой фотографии все четыре сестры Наппельбаум и их брат Лев.
В тот же день были сделаны два больших портрета поэта.
Кузмин скончался в марте 1936 года и похоронен на «Литераторских мостках» Волкова кладбища.
Однажды появился проездом из Москвы Сергей Есенин. С ним приехал молодой московский поэт Иван Приблудный. Есенина привели его друзья, молодые петроградские поэты — «имажинисты», как они себя называли. Это были: Семен Полоцкий, Владимир Ричиотти, Григорий Шмерельсон и Вольф Эрлих, которому Есенин потом посвятил свое прощальное стихотворение.
В тот день Есенин был спокоен, сдержан. Мне захотелось сфотографировать всю эту группу, и я повела их в стеклянный павильон, где в одной стороне, отделенной серым сукном, проводилась съемка. Когда я сняла уже одну композицию и рассадила группу вторично, неожиданно появился мой отец. В тот период он только наезжал в Петроград, а жил в Москве, где по заданию Я. М. Свердлова организовал фотоателье при ВЦИКе, во втором Доме Советов. Застав меня за работой, он сразу же подошел и буквально несколькими штрихами — изменив наклон головы, положение трости в руках Есенина — придал композиции равновесие и живописность. Затем он предложил Есенину сделать его отдельный портрет. Тот успел уже надеть шубу, не захотел ее снимать, а отец и не настаивал: так и снял поэта в шубе, стоявшим у портьеры, с папиросой в руке. На фотографии Есенин рассеянно задумчив, кажется, что он погружен в себя. Это был последний снимок поэта.
В этот вечер 29 декабря 1925 года мы шли втроем. Мы шли прощаться с прахом поэта Сергея Есенина. Со мною были два ленинградских поэта, Михаил Фроман и Вольф Эрлих. У Вольфа в кармане лежала записка, которую мы только сейчас рассматривали, читали, перечитывали. Это было последнее предсмертное стихотворение Есенина. Оно было написано в тот роковой вечер в номере гостиницы «Англетер». Написано не чернилами, а кровью поэта. Этот листок Есенин вручил Эрлиху, расставаясь с ним вечером, со словами: «Прочтешь только завтра». И Вольф прочел его назавтра после трагической вести:
половину квартала. Гроб стоял в маленьком зале, у рояля, накрытого знаменитым чехлом с вышитыми на нем автографами писателей.
Трагическая весть уже облетела город, и возле гроба собрались друзья. У изголовья — Николай Клюев, Вольф Эрлих, Софья Андреевна Толстая-Есенина. Позже приехали мать поэта, его сестра и москвичи — Всеволод Мейерхольд с Зинаидой Райх и поэт В. Наседкин. Кто-то траурными звуками рояля наполнил комнату. Прощальное слово сказали представитель Гослитиздата И. Ионов и от Союза писателей — Илья Садофьев.
В зале стояла тишина, гнетущая тишина, люди не переговаривались, все были потрясены, подавлены. Позже поэт Михаил Фроман напишет стихотворение на смерть Есенина: «28 декабря 1925». Оно вошло в книгу его стихов «Память». В нем, как в зеркале, отражен этот зимний горестный день. Очень зримо, точно, детально даны в нем и Невский проспект того времени — со звонками трамваев, гудками автомашин, с развешанными на стенах листами, извещающими в траурной рамке «о трагической кончине Сергея Есенина». И столь же верно отражает оно то, что переполняло сердца людей, собравшихся в зале Союза писателей.
1985