ЕСЕНИН И ДЕТИ
Есенин любил говорить о детях. И не только о друзьях своего деревенского детства, но и о городских ребятах, особенно беспризорных, бродящих по улицам холодной и неустроенной Москвы. Да и не только говорить… Но не буду забегать вперед.
В ту пору часто можно было услышать такой разговор:
— И чего смотрит милиция! - пожимает плечами какая-нибудь почтенная дама. — Хотела сесть на скамейку на бульваре, а там нахально расселись эти… В грязных лохмотьях, ловят на себе насекомых. Дурной запах идет. А глазами так и шныряют: чего бы стащить…
— Да, тяжелые времена настали…Всюду эти несчастные дети, оборванные, голодные. Что поделаешь! Самим есть нечего!
Есенину одинаково претили и показная жалость к несчастным ребятам, и брезгливое пренебрежение к ним. Слыша подобные разговоры, он неизменно возмущался:
— Стыдно так рассуждать! Они же, поймите, дети! Им бы в бабки играть, змея с колокольчиком запускать, а они кусок хлеба ищут, крышу над головой! Нечего удивляться их распущенности — они слова хорошего не слышат, все их гонят: дворники, господа обыватели… А ты подойди, не побрезгуй, поговори. Глядишь, и огонек загорится в быстрых глазенках…
Однажды вечером после выступления в Политехническом музее литературы вместе вышли на улицу и, еще продолжая спор, уселись на ступеньках какого-то дома. Была осень. Дул резкий ветер. Вдали колебался язычок пламени.
— Что это такое? — удивились мы. Есенин привстал, вглядываясь в осеннюю мглу.
— Это же беспризорные разжигают костер! — воскликнул он. — Греются…
— Безобразие! — бросил один из нашей компании. — Весь город заполонили…
— Думаете, всегда так будет? — обернулся к нему Есенин. — Из этих вшивых ребятишек еще какие дяди вырастут: большие, добрые, умные… И дел каких натворят! Не верите? Целые города ребячьи появятся — с дедами-морозами, карликами, феями, сказками! Летом скользкие горы из стекла, а зимою — сады летние! Бесплатные обеды, одежда, подарки… Музыка. Затейники. Будет это, будет!
Да, было много в те годы детей-нищих; они, эти сколки гражданской войны и голода в Поволжье, бродили стайками по Москве, ночевали в подъездах, в котлах из-под асфальта, воровали, попрошайничали. Детская беспризорность была одной из темных сторона московского быта тех лет.
«Домино». В этом литературном кафе, принадлежащем Всероссийскому союзу поэтов, часто бывали Есенин и его друзья. Многие нуждающиеся поэты получали здесь бесплатные обеды и ужины. Остальным они отпускались со скидкой.
подбитым глазом.
Раздвинув недоуменно руки, переводя взгляд с Есенина на беспризорного, швейцар восклицал:
— Да как же можно, Сергей Александрович! Он заразу напустит!
Мальчуган пугливо озираясь, жался к поэту. А тот, гладя его по взъерошенным, давно не стриженым волосам, уже кричал официанту:
— Два обеда нам! И два кофе! И четыре пирожных!
Через несколько минут они сидели за столом. Беспризорный быстро глотал пищу. Сергей Александрович подкладывал ему из своей тарелки. И жалостливо, но незаметно разглядывал мальчугана, приговаривал:
— Кушай, милый, кушай…
Подали кофе. Беспризорный, только теперь по-настоящему пришедший в себя, встал из-за стола и произнес тихо:
— Спасибо, дяденька, я пойду.
— Да ты пей, не стесняйся. Не гляди, что сейчас я в желтых ботинках. Я тоже из босой команды. До первого снежка, бывало, по деревне босиком бегал…
Целый час просидел Есенин с беспризорным. Загадки ему загадывал:
— По двору рассыпались желтый одуванчики. Ну? Угадал? Эх ты! Это же цыплята!… Цветок гуляет. Правильно, павлин! Кепка с ножками… Подумай… Черепаха! Похоже, да? и еще угадай: по ржи бегает, девок обнимает, в кудрях играет. Ветер, конечно, ветер!
Несколько лет спустя я узнал, что Сергей Александрович сумел устроить своего мальчугана в детский дом.
…Есенин любил детей искренне, от всей души.
Когда поэт шел по улице, то часто оглядывался на ребят, бросал им на ходу ласковое словцо, шутку. А порой останавливался, поднимал малыша над собой:
— Полетим, Уточкин!
Разговаривал Есенин с малышами не сюсюкая, а как равный с равным, как старший и преданный друг. Это было ему легко, ибо в самом поэте было столько доброго, детского озорства.