СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
Moscu 29. Ayez se ha suici —
dado el conocido Peter Serge
Essenin El Liberal, Madrid.
(Москва, 29. Вчера покончил жизнь самоубийством в Петербурге Сергей Есенин, «Эль Либерал», Мадрид (исп.).)
Есенина я встречал неоднократно, но лишь однажды мне привелось увидать его вблизи. Это было в его последнее путешествие по Европе, он приехал в Париж и остановился в Пасси, в особняке своей жены Айседоры Дункан.
Я пришел к нему под вечер. Меня встретила одна из последовательниц Рэймонда Дункана, не то гречанка, не то латышка, похожая на мужика, облаченного в наряд сестры милосердия.1 Испытующе посмотрев мне в глаза, она проводила меня в приемную. Есенин сидел за столом, бледный и, очевидно, навеселе. Перед ним, на краешке стула — какой-то визитер-проситель, «в сущности, всегда чувствовавший влечение к идеалам коммунизма».
Есенин — радушный, слишком радушный хозяин. От его гостеприимства делается не по себе. Впрочем, люди искренние с незнакомыми всегда производят не совсем приятное впечатление. Конечно, это дело темперамента.
Я вам с радостью помогу, — горячился Есенин. — Найди для него работу, — обратился он к сестре милосердия. — Вы понимаете, для талантливого человека я бы палец о палец не ударил, талант сам пробьется. Что же вы не курите?
Гость уныло исповедывался.
— Нет, что в России! Это все жиды. — Он с опаской посмотрел на нас. — Вы не думайте, я жидов очень люблю, мои лучшие друзья — жиды. Это же не обидно, что «жид». Папиросы все вышли? Пошлите за папиросами. Я дам деньги. Нет, у меня нет денег. Дайте вы, — обратился он к сестре милосердия.
— Хорошо, — ответила она, как отвечают детям, требующим луну, и продолжала сидеть на месте.
Из-за двери раздавалась приглушенная музыка.
— Скажите ей, чтобы она перестала. Она мне мешает. Весь день вот так.
— Хорошо, — тем же тоном.
Проситель угловато совал руку, прощаясь, Есенин отвел в сторону сестру:
— Дай мне сто франков. Я тебе говорю, чтоб ты мне дала! Слышишь? Ну, пятьдесят! Пожалуйста.
В прихожей шуршание кредиток и тихое: «Спасибо». Есенин исчезает.
— Скажите, все русские поэты пьют? — И как бы спохватившись. — Guand Serge ne boit pas, с'est un ange! Un ange. (Когда Сергей не пьет, это — ангел! Ангел (фр.).)
И с непередаваемо светской улыбкой:
— Some more tea?
Потом:
— Позовите его. Где он? Наверху! Я боюсь пойти к нему. У него в чемодане браунинг, он грозился убить меня.
Есенин не возвращается. Зовем, кричим, бегаем, его все нет. На улице — полицейский, он никого не видел. Наконец, показывается Есенин. Он был на кухне.
С ним обращаются, как с ребенком. Кажется, что иначе и нельзя. У него такой нерешительный, неуверенный вид. Если его хорошенько встряхнуть, он развалится на составные части. Поистине русский человек. В то же время в нем много хитрецы. Но главное, основное — безволие. Кажется, что из него вынут хребет. Вероятно, он сам сознает свою слабость, сознает, что с ним обращаются, как с ребенком, но привык к этому, может быть, поверил.
— Baiser! (Поцелуй! (фр.).) — И чмокает губами в воздухе. Она досадливо и небрежно отталкивает его, совсем как ребенка.
Время тянется нестерпимо долго. Есенин громогласно провозглашает Рэймонда Дункана своим лучшим другом, самым гениальным человеком на свете. У гениального человека лицо янки и по-женски длинные немытые волосы. Разговоры о большевиках и о коммунистах, о жидах и об евреях: какой сумбур в голове Есенина!
— Уходите. Ему пора спать.
Бедное дитя!
Свидание это ничем само по себе не замечательно, но, вероятно, подобное существование наложило отпечаток на Есенина. Ему суждено было пройти еще сквозь много испытаний, но и тогда даже он производил впечатление не человека, но жалкого человеческого подобия.
Когда поэты рано умирают, в их стихах принято искать предсказания их преждевременной кончины. Несмотря на всю условность и сомнительность этого обычая, он содержит в себе много верного. Надо только признать, что стихи — не что иное, как вид пророчества. И тогда, быть может, поэзия Есенина поможет понять причины, приведшие Есенина в номер гостиницы «Англетер». Что же касается людей, любивших его стихи, то они не имеют права изумляться или негодовать при известии об его самоубийстве. Этим они оскорбляют память поэта, исполнившего свои пророчества, которым они посмели не поверить: поэт — не кукла и не комедиант, и Есенин, написавший предсмертное стихотворение кровью, только осуществил всем известную метафору.
ПРИМЕЧАНИЯ:
Владимир Соломонович Познер (1905-1992), писатель, сын С. В. Познера (1880-1945), автора книги «Дела и дни Петрограда. Воспоминания и размышления», 1917-1921 гг. Среднее образование получил в Петрограде и Москве, высшее в Сорбонне. В. Познер, автор «Баллады о дезертире», один из «Серапионовых братьев», по словам Г. Струве, «литературный вундеркинд» Петербурга 1920-1921 гг. В 1926 г. он выпустил в Париже книжку стихов, озаглавленную «Стихи на случай», о которой Адамович писал, что «в ней ничего не осталось от прежних озорных выкриков, …трубных звуков и барабанного боя», что Познер «будто увял, поник», но что «ценой отказа от былых увлечений он достиг одухотворенности» (Струве. С. 327). Впоследствии порвал связи с русской литературной эмиграцией, писал прозу и публицистику на французском языке. Член французской компартии с 1923 г. Участник Второй мировой войны.
Автор романов «Траур за сутки» (1942, в рус. пер. «До свиданья, Париж», 1965), «Испания, первая любовь» (1965, в рус. пер. 1967), сб. рассказов «Место казни» (1959, в рус. пер. 1963), многих киносценариев.
В 1929 г. выпустил «Антологию современной русской прозы». Делал переводы с русского языка произведений Н. Тихонова, В. Шкловского, С. Сергеева- Ценского.
«Дни» (1926, 24 янв.).
Текст и датировка по этой публикации.
1. Брат Дункан, Реймонд, по свидетельству А. Дункан, занимался благотворительной деятельностью в Албании (Айседора Дункан. Танец будущего. Моя жизнь. Мемуары. И. Шнейдер. Встречи с Есениным. Воспоминания. Киев. 1990. С. 181-183). Другими сведениями о его деятельности в Албании мы не располагаем.
«Русское зарубежье о Сергее Есенине. Антология.» М.: Терра — Книжный клуб, 2007.