Только несколько слов...
То, что мне хочется сказать сегодня, отнюдь не является ни исчерпывающими воспоминаниями современника, ни критическим очерком внимательного исследователя, отнюдь, это только несколько слов, несколько слов о человеке, любившем и любимом, страдавшем и надеявшемся, всю жизнь страстно мечтавшем о славе и нашедшем ее, увы, только после смерти и только на один год. Сейчас этот год, год беспримерной популярности Есенина, окончился, и я не буду пророком, если скажу здесь, что ближайшие 365 дней будут низведением с пьедестала этого во многом переоцененного, но все же исключительного и неповторимого лирика последнего десятилетия. Появившийся в No 1 и 2 "Красной нивы" рассказ В. В. Вересаева ("Собачья улыбка")1, понятный даже и для непосвященного, - несомненное доказательство правильности моего утверждения.
Странна была судьба Есенина. Целый год мы жили под каким-то гипнозом этого имени, сотни поэтов посвятили ему стихотворения; неразумные подражатели кончали самоубийством, повторяя его стихотворения; о нем, о котором при жизни было написано только несколько статей, написали тома; критики переспорили друг друга на диспутах, доказывая то, что для всякого и без них было понятно и ясно; Приблудные, Ковыневы, Наседкины - "ты их имена, Господи, веси" - перепели его стихотворения; барышни, никогда не читавшие Есенина, влюбились в его фотографию, и даже обыватели, которым решительно все равно, что кругом них происходит, читающие Шеллера-Михайлова, Вербицкую и Арцыбашева, даже они со злорадством произносили имя Есенина: "Вот, мол, тебе, Советская власть, и кукиш с маслом". При чем тут, собственно говоря, был кукиш и при чем Советская власть, так, в сущности, и осталось невыясненным, но факт остается фактом - даже они заинтересовались Есениным и упивались безграмотнейшей подделкой под него - "Письмом к Д. Бедному"2, от которой бы до ушей покраснел бедный Сережа. А сколько появилось его друзей, приятелей, товарищей?! Всякий, с кем Сергей выпил бутылку пива или кого матерно выругал в пьяном виде, стал писать о нем воспоминания: Есенин, мол, сказал - "ты да я, умрем"... - и т. д. и т. д. Уже на первом вечере его памяти в Камерном театре, куда сошлись все так хорошо знавшие и так любившие его как человека, какой-то разбитной юноша читал о нем безграмотное стихотворение, в котором так больно резало - "Сережка... Гармошка...". Каким бы матом огрел Сергей этого юношу! Откуда-то из всех нор повылезла прятавшаяся там пошлость - и ну делить посмертную славу покойного... Кто только о нем не писал, что только о нем не писали... И как бы эпиграфом выходкам всех этих ругателей и хулителей - десяток книжечек А. Крученых3; и как бы эмблемой ко всему этому - никому-никому не ведомый в литературе и искусстве юноша, который играет первую скрипку на всех юбилеях и похоронах знаменитостей, с которыми (как, например, с Есениным) едва ли был знаком при их жизни.
Я не был ни близким другом, ни закадычным его приятелем4. И в жизни, и в литературе мы шли с ним разными дорогами, но мне привелось в продолжение семи лет, часто почти ежедневно, часто с большими или меньшими перерывами, наблюдать дни и дела Сергея. Мы встречались в семнадцатом году5 в "Кафе Четырех Бурлюков у Настасьинского переулка", как всегда называли "Кафе поэтов" (Бурлюка, Гольцшмидта, Маяковского и Каменского), в помещении бывшей прачечной на Тверской в Настасьинском переулке, рядом со зданием ломбарда. Здесь, по ночам, мы читали стихи, пели и говорили об искусстве... Хорошее было время. Бывало - на Тверской стрельба и ходят патрули, на Дмитровке в Купеческом клубе подвизаются анархисты, а мы слушаем "Облако в штанах" в неподражаемом исполнении самого Маяковского, острое слово об искусстве умнейшего Давида Бурлюка и горланим песенку кафе:
Здесь я познакомился с Есениным. Он часто бывал в кафе. Приходил с С. Клычковым, садился в угол к стене, почти всегда молчал (говорить Сергей вообще не умел, да и не любил) и только изредка читал, и как всегда прекрасно, свои стихотворения. Сергей читал не по-актерски, но тот, кто слышал его самого, не захочет слушать его стихи в исполнении даже самого раззнаменитого артиста. О нем говорили - приличный поэт, подает надежды, и только... Помню, когда приехал Ивнев, какой знаменитостью он показался нам, молодежи, как он совершенно затмил Есенина. Не говоря уже о И. Северянине, которого торжественно чествовали футуристические киты, даже К. Липскеров, С. Рубанович, даже Влад. Королевич были в то время и популярнее и известнее Есенина. Через год открылся Союз поэтов в кафе "Домино", на Тверской, 18. Мы с Есениным были выбраны в один из первых президиумов. Заседаний Сергей не посещал, и вообще, как и всякий большой художник, он был никудышным общественным деятелем. Это было время расцвета имажинизма. Помню номера "Советской страны", где впервые появилась декларация и мариенгофовские "подштанники"7; самого Мариенгофа, прилизанного и любезного, которого наборщики неуклонно переделывали в "Марлингофа" на афишах союза; Кусикова в феске и с Георгием в петлице; в то время вершителя судеб союза - Шершеневича... В союзе Сергей выступал очень часто, почти ежедневно; книжки его, выпускаемые Артелью художников слова, с смешной датой "II год I века", а впоследствии комическими издательствами "Чи-хи-Пихи" и "Имажинисты", - всегда были для нас, молодежи, большим праздником. Подарив мне одну из книг, он подписал: "Милосердной сестрице русских поэтов"8 (я был в то время секретарем союза), и так меня звал Сергей до самого последнего времени. Не помню я ни дебошей Сергея в это время, ни пьянства. Все это пришло после, главным образом после знаменитой поездки с Айседорой Дункан. Сергей участвовал и во всех больших выступлениях союза. Вечера эти обычно устраивались в Политехническом, в большой аудитории No 1. Сюда-то когда-то они с Мариенгофом и явились в цилиндрах, и здесь-то и разыгрался инцидент, не раз рассказанный многими вспоминателями, когда В. Брюсову пришлось утихомиривать взбунтовавшуюся против Есенина публику910, и альманах No 1 со стихами Есенина, и многое-многое другое... Потом - его сближение с Дункан. Что было между ними общего? Я не раз задавал себе этот вопрос и всегда отвечал - "имя". И он и она - "знаменитости". Не мог Есенин быть мужем простой смертной, подавай знаменитость, подавай шумиху в газетах, поездку в Берлин на аэроплане, в Америку; мне рассказывали, что где-то они на русской тройке из одного государства в другое жарили; триумфы, чудачества, пьянство. Мне рассказывали, что остроумнейший из белогвардейских поэтов Л. Г. Мунштейн (Lolo) так встретил приезд этой четы в Германию стихотворным приветствием в "Руле"11:
Потом он вернулся: как-то сразу осунувшийся, как-то сразу постаревший и другой. Мы встретились в "Домино", я возился в то время с вечером в пользу голодавшего Спиридона Дрожжина12"Ты бы, милосердная сестрица, сборник, сборник бы надо, я стихи дам... Что вечер... вечер провалится, не соберешь ничего..." Вечер действительно, несмотря на участие всей литературной Москвы, провалился: публики было до обидного мало.
"четырех поэтов"13, два суда - в ЦБ и в Доме печати; кутежи, пьянство, дебоши, скандалы. Кто не знает всего этого? Милиционер на похоронах и тот говорил мне: "Поэта Есенина мы хорошо знаем. Нам и товарищ комиссар заказал, коли, мол, пьяного поэта Есенина приведут, так гоните скорее, с ним хлопот не оберешься"... Я был свидетелем многих скандалов Сергея. Бывало, дежуришь по клубу Союза поэтов и только Бога молишь, как бы Есенин после часу ночи не приехал. Один его дебош - драку с Б. Глубоковским - я и теперь с ужасом вспоминаю. Ночь, в кафе пьяная публика, и Сергей, с разодранной рубашкой, кричит что-то несуразное, пьяное, больное; Глубоковский, замахнувшийся стулом, тоже пьяный, под кокаином, а перед Сергеем бросившийся на колени, протягивающий какую-то икону и вопиющий: "Сереженька, во имя Бога!.." - Клюев14. Нет, не хочу вспоминать... Только пьяный угар и невменяемость могли довести до такого состояния этого хорошего, милого кудрявого поэта. В последний раз я видел его за несколько дней до смерти, в кафе "Капулер". Он шел в кино с С. А. Толстой и сестрой Катей. Если не ошибаюсь, они шли на "Михаэля" - превосходную инсценировку романа Банта15. Это снова был прежний Сережа, тихий и милый, грустный немного, и эти полчаса, проведенные с ним в последний раз, останутся навсегда для меня дорогим воспоминанием. Потом эта смерть и стихотворение, такое непонятное... То ли это розенкрейцерство, которым будто бы интересовался Сергей, ведь чем же иным можно объяснить слова:
То ли?!! Нет, нельзя догадываться о том, что укрыто завесой смерти, не будем... Но что меня всегда удивляло, так это приписываемый Сергею атеизм; критики наперебой хотели доказать, что Есенин отказался от религиозности своих первых книг. Думается, что это не так, и вот пример: едва ли многие знают, что умерший поэт А. Ширяевец, который был погребен по гражданскому обряду16, перед этим, и при ближайшем участии С. Есенина, был отпет священником с соблюдением всех церковных обрядов. "Венчик мы ему под подушечку положили, радостно рассказывал Сергей. - Поп спрашивает, почему красный гроб, а мы говорим - поэт покойный был крестьянским, а у крестьян: весна красная, солнце красное, вот и гроб красный..." Мне кажется, эта несомненно бывшая у Есенина вера во что-то загробное много(е) объясняет и освещает и в его творчестве, и в обстоятельствах его смерти. Впрочем, кому дано разгадать вечную тайну жизни и смерти? Этот год будет годом его развенчания, хоть и не пророк я - пророчу... а потом - потом, когда мы сможем беспристрастно подойти к его поэзии, мы, быть может, оценим по заслугам этого незабываемого лирика ярчайших лет, пережитых Россией. А пока "до свидания, друг мой, до свидания"; пусть твои слова закончат эти несколько строк человека, который всегда считал твою поэзию лучшим достижением литературы эпохи Великой Русской Революции.
1927
Примечания
(наст, фамилия Захаров; 1895 - после 1940) - поэт, критик, активный участник литературной жизни Москвы первых послеоктябрьских лет. Согласно известному словарю "Писатели современной эпохи" (М., 1928; репринт - М., 1992), шесть лет работал в правлении Всероссийского союза поэтов (ВСП), основал группы "Литературный особняк" и "Неоклассики", а также литературную студию ВСП, преобразованную затем в Высшие государственные литературные курсы. В 30-е гг. отбывал срок в Казахстане. Был выпущен из лагеря и пытался в 1940 г. вернуться в литературу (см. его письмо в Союз писателей СССР - РГАЛИ). После этого следы Н. Н. Захарова-Мэнского теряются; по неподтвержденным сведениям, дожил до начала 1960-х гг. Воспоминания публикуются впервые по авторизованной машинописи (ГЛМ).
1 Вересаев В. Собачья улыбка // Красная нива. 1927. Ms 1. 2 янв. С. 1-4; No 2. 9 янв. С. 6-7.
2 Автором этого сочинения был журналист Н. Н. Горбачев (см. наст, изд., кн. 3, раздел III, п. 175).
3 Резко отрицательную оценку этой "продукции номер такой-то" (так сам автор помечал свои книжечки) В. В. Маяковским см. в кн. 3 наст, изд., с. 440.
5 Точнее, с весны 1918 г.
6 Автор двустишия - В. В. Маяковский.
7 Из поэмы А. Мариенгофа "Магдалина" (газ. "Советская страна", 10 февр. 1919).
8 Книга с этой надписью неизвестна.
10 Состоялся 4 ноября 1920 г. в Большом зале консерватории.
11 "Газ. "Руль", Берлин, 1922, 21 мая, под заглавием "Сырье (экспромт)"; здесь цит. автором воспоминаний по памяти.
12 Дата этого вечера пока не установлена.
13 Документы, связанные с этим "делом", см. наст, изд., кн. 3.
"См. об этом также одно из писем Клюева (наст, изд., кн. 3, с. 61-62.)
15 "Роман датского писателя Г. -И. Банта "Михаэль" неоднократно издавался в рус. пер. в 1910-е гг.
"А. Ширяевец был похоронен на Ваганьковском кладбище 17 мая 1924 г.
"Русское зарубежье о Сергее Есенине. Антология." М.: Терра - Книжный клуб, 2007.