Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "A"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: поездом из Мемфиса в Чикаго. Если 1 декабря было потрачено на переезд из Сент-Луиса в Мемфис, то, следовательно, 2, 3 и 4 декабря Есенин провел в Мемфисе. Поражает стремительность перемещений. С 22 ноября по 10 декабря, всего за девятнадцать дней, посещены Луисвилл, Милуоки, Канзас-Сити, Сент-Луис, Мемфис, Чикаго, Детройт, Кливленд. И везде — выступления блистательной Айседоры, в некоторых городах — не по одному разу. Концерты в Индианаполисе запрещены мэром этого города. Не только концерты, но даже и въезд в Индианаполис для Айседоры закрыт по причине ее якобы коммунистических убеждений. Что предпринимает болезненно обидчивый Есенин? Оставив Дункан в Нью-Йорке, он приезжает в Индианаполис один (для него-то город не закрыт) и, выйдя из вагона, тут же, на железнодорожном перроне, начинает громко читать свои стихи. Разумеется, на русском языке. Вокруг собирается толпа зевак, носильщиков, полицейских. Смотрят на него, как на сумасшедшего, но не трогают — демократия, свобода слова! Да и мало ли полоумных негров слоняются по улицам и вокзалам со своими бредовыми завываниями. А этот парень, даром что белый, — видать, такой же чокнутый. Закончив декламацию, Есенин уезжает из Индианаполиса навсегда. На тебе, отвратительнейший городишко со свиньей-мэром, получи! Накось выкуси! Я рад, что ничего подобного не произошло в Мемфисе. Никаких скандалов, как в Нью-Йорке или Бостоне, никаких драк. Это позволяет окрасить мой рассказ в элегические осенние полутона. Первые дни декабря в Мемфисе могут быть восхитительны. На дворе тепло, вовсю цветут анютины глазки, небо — до скрипа в глазах, густое и синее, дубы – медь с прозеленью. Чем не русская золотая осень? Есенин и Айседора остановились в отеле «Пибоди». До сих пор это лучшая и самая дорогая гостиница города, ничуть не...
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: большевизму, за попытки возродить деятельность Учредительного собрания, разогнанного Лениным, не раз подвергалась арестам в начале 20-х годов, а потом в общей сложности провела в тюрьмах, концлагерях и ссылках с небольшим перерывом около 25 лет. После 1956 года эмигрировала в Израиль, где, завершив свои воспоминания, умерла в 1978 году. Но в счастливом 1917 году семнадцатилетняя Мина Свирская ещё не испила из этой чаши и дружила с Зинаидой Райх и Сергеем Есениным. Мина Львовна встретилась с Есениным у издателей «Северных записок», где поэт по просьбе народовольца Германа Лопатина пел для него частушки. В это время, летом 1917-го, Есенин вместе с Ганиным частенько заходили в редакцию «Дела народа», где главным публицистом был Иванов-Разумник, который и познакомил их с Зинаидой Райх. Молодая секретарша газеты не раз позволяла Есенину и Ганину ночевать в служебных апартаментах на обитых шелком великокняжеских стульях. Есенин зачастил в общество распространения эсеровской литературы, где Райх стала председательницей. «Он приходил всегда во второй половине дня. В легком пальтишке, в фетровой, несколько помятой чёрной ...
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: правая нога и подпирающая корпус левая. Через этот мудро занесенный шаг <…> мы видим, что человек окончательно себя не нашел. Он мудро благословил себя, с скарбом открытых ему сущностей, на вечную дорогу, которая означает движение, движение и только движение вперед» (Есенин. Т. 5: 200). С 1917 года, когда поэт перестал играть по чужим правилам и дал себе полную волю, его стали воспринимать совершенно иначе. Устремленность «вперед» и метафорическая пластичность ощущались тогда во всем есенинском — в его облике, жестах, поступках, образе жизни и, конечно, стихах. Вихрем удерживалось в Есенине счастливое единство личности. «…Была в нем большая перемена, — вспоминает В. Чернявский. — Он казался мужественнее, выпрямленнее, взолнованно-серьезнее. <…> Никто не рассматривал его в лорнет, он сам перестал смотреть людям в глаза с пытливостью и осторожностью. Хлесткий сквозняк революции» освободил «в нем новые энергии» (Воспоминания. Т. 1: 216–217). Именно энергии тогда изумлялись в Есенине — «нечеловеческому темпераменту» (П. Орешин — Воспоминания. Т. 1: 267), талантливости, «рвущейся наружу», оставляющей «впечатление чего-то яркого, праздничного, полного неисчерпаемых сил» (С. Спасский — Материалы: 194). Секрет нового есенинского обаяния 1 точно подметил В. Ходасевич: «Он был очень ритмичен». Это проявлялось прежде всего в «веселости, легкой, бойкой, но не шумной и не резкой» (Ходасевич: 139), в «легкой походке» как выражении свойственного только ему одному телесно-духовного ритма («весь он был легкий, светлый, быстрый и всегда себе на уме» — Розанов И.: 445). Если прежде впечатление от Есенина складывалось в застывший стилизованный образ, то теперь поэт покорял изменчивым ладом личности. Он мог ...
Входимость: 1. Размер: 85кб.
Часть текста: время пришло!“ – шипит елейный Клюев. Есенин тоже старается от него не отстать: говорит какие-то бессмысленные колкости. Я смотрю на него и глазам не верю. Что это на тебя нашло? – спрашиваю. – Брось! Противно. – Он улыбается незаметно для остальных. В глазах его прыгают веселые бесенята». Этот фрагмент из воспоминаний Рюрика Ивнева крайне любопытен и достоин развернутого комментария. Обратим внимание, что революционные страсти поэтов пытается описать дворянин Рюрик Ивнев, которому «противно» видеть их революционный восторг и который вскоре начнет сотрудничать с большевиками, станет помощником Луначарского, государственным чиновником. Сергей Есенин верен себе. Еще 19 февраля он читал в трапезной Федоровского городка стихи на завтраке, куда Ломан пригласил более 100 высокопоставленных царедворцев, а через две недели уже говорит какие-то революционные «колкости», но при этом подмигивая Рюрику Ивневу, как бы поясняя: «Да не сердись ты, дай потешиться, поиграть в очередную игру, время-то весеннее…» Вспомним, как Есенин, обнажая свою поэтическую сущность, писал А. Ширяевцу: «Выдумывал себя и подкладывал всем другим». Подкладывал царедворцу Ломану, – так почему бы не «подложить» себя февральскому весеннему ветру, сорвавшему с головы Помазанника Божия царскую корону? Все равно ведь суть есенинская не в дружбе с Ломаном и не в революционных веяниях. Она в чем-то ином – в мечте о главном устроении, о таком преображении жизни, о таком ее совпадении с грезами, которое не снилось никаким революционерам. И все-таки воздух свободы опьяняет, недаром Ивнев зорко подметил: «Все они какие-то новые – широкогрудые»… И стихи Есенина искрятся, звенят, светятся ...